Борис Батыршин - Клык на холодец

– Вот как чуял! Нехрен было лезть в эту церкву! Дождались – зашухарят нас к гребеням!

– Отставить панику, боец! – Чекист приподнял стволом «Маузера» лист лопуха, перекрывающий обзор. – Неправильная она какая-то…

– Чего неправильного-то? Обычная барбоска, только покоцанная. Может, порода такая, или их здесь не кормят?

Собака, от которой отряд прятался в глубокой, заросшей лопухами канаве в самом деле, выглядела не слишком презентабельно. Ободранные бока, все в висящих клочьях шерсти, на холке – бледно-лиловые язвы, потемневшие клыки и чёрный язык в неподвижной, неестественно оскаленной пасти.

– Порода-шморода… – Чекист повернулся на бок и зашарил в подсумке. – Заметил – она не принюхивается? Стоит так уже пять минут, и не шевелится. А нормальная собака всё время воздух нюхает, башкой туда-сюда крутит, осматривается. Нет, что-то с ней не так, клык на холо… э-э-э, зуб даю, в натуре!

– Чем ей осматриваться-то? Она ж слепая – глянь, какие бельма!

Мессер был прав – из глазниц собаки выпирали неопрятного вида белёсые бугры.

– Не собака это! – прогундосил Хорёк. – Это… как её… чукабра!

Говорить ему было трудно – мешала широкая лапа Мехвода, зажимавшая рот. Боец, выполняя приказ, следил, чтобы ненадёжный попутчик не выдал отряд случайным возгласом.

– Чупа… кто? – Мессер оскалился. – Ты чё несешь, чепушила?

– Тихо, боец! Кто тут проводник, ты или он?

– ЧМО он, а не проводник!

– Вот и пусть говорит.

Хорёк сбивчиво, шёпотом, изложил командиру слухи о псах- людоедах, попадавшиеся в последнее время челнокам, рискнувшим забраться в сторону Ховрина.

– И чё, прям вот так людей жрут?

– Кто ж их разберёт? – «перебежчик» пожал плечами. – Но это она, чукабра. Мужики рассказывали: издали глянешь – вроде, обычная собака, а вблизи сущая падаль. И разит от неё – ф-фу!

И правда, от пса далеко разило псиной. К запаху примешивался сладковатый смрад гниющей плоти.

– И долго будем так лежать? – осведомился Мессер. – Она, может, час тут простоит! Гляди, дождёмся, стемнеет!

– Сколько надо – столько и будем. – буркнул Чекист. – Стемнеет – вернёмся в церковь, переночуем, а с утра двинем снова.

Действительно, ночью по Лесу не ходили даже егеря. И дело не в хищниках, выходящих с темнотой на охоту – непроницаемые кроны, под которыми и в солнечный-то день царил сумрак, не пропускали ни единого лучика света, и порой непросто было разглядеть даже пальцы на руке.

Мессер сплюнул.

– Облезем ждать… А то, давай, старшой, я звонок завяжу [9] (блатн.) завязать звонок – избавиться от сторожевой собаки ? Чисто сработаю, она и тявкнуть не успеет!

– А если успеет?

– Да она, может, ваще лаять не умеет! Вон, сколько уже стоит – и хоть бы звук издала!

– Верно! – пискнул Хорёк. – Наши говорили: чукабры не лают, не скулят, не визжат даже. Только воняют.

Чекист помолчал, прикидывая.

– Ладно. Ждём ещё пять минут, потом работаешь. Мехвод, слышишь меня?

– Яволь, герр официэр!

– Пошуткуй ещё тут… Твой сектор – правый, наблюдаешь. И за Хорьком поглядывай, чтоб не накосячил с перепугу!

– Чукабра, значит? – Мессер, осклабившись, вытянул из-за голенища финку, попробовал пальцем остриё. – Ща, в натуре, глянем, что там за «чукабра»…

– «Сработаю-сработаю»!.. – Командир «партизан» не сдерживал праведный гнев. – Трепло ты, Мессер, а не боец! Дешёвка!

Он в мельчайших деталях представил, как кулак с размаху впечатывается в чернявую физиономию; как брызжет из-под костяшек юшка, как цыганистый недоумок хватается за разбитую рожу и скулит, моля о пощаде.

Увы, эта сладостная картина существовала лишь в его воображении. В реальности же наказание откладывалось на неопределённый срок – по случаю тонкого, но прочного ремешка, стянувшего за спиной запястья.

«..может, с ноги?..»

– Ну и как, сработал, сявка приблатнённая? К стенке бы тебя, как вражеского пособника…

– За кадык берёшь, начальник? Я подписался, что барбоска не тявкнет – она и не тявкнула!

– Ага, не тявкнула! Зато гестаповца этого привела, с кодлой!

Чекист лютовал зря. Надо отдать Мессеру должное – «чукабра» действительно не издала ни звука. Он ловко, не шелохнув ни травинки, подполз к ней на пять шагов, приподнялся и коротко взмахнул рукой. Бритвенно-острая финка вошла туда, куда он и целил – под левую лопатку жертвы. Но та словно ничего не заметила – даже не взглянув в сторону неудачливого убийцы, повернулась и деловито потрусила к маячащему среди великанских клёнов зданию усадьбы.

Такого поворота не ожидал никто. Не веря своим глазам, «партизаны» смотрели вслед гнусному созданию, медленно – слишком медленно! – осознавая: что-то пошло не так.

И не ошиблись ведь!

Отойдя от первого шока, Чекист скомандовал общее отступление. Бойцы один за другим выбирались из канавы и, пригибаясь, бежали к стене колючих кустов, через которые вела в сторону площади узкая тропка. По ней можно было уходить, не опасаясь окружения – сплошные заросли терновника, опутанного проволочным вьюном, задержали бы и носорога.

Им не хватило совсем чуть-чуть, может, полминуты. Но «чуть- чуть», как известно, не считается.

Первыми на поле боя появились сразу три «чукабры»; за ними валила, гомоня, толпа с двустволками и кольями. «Партизаны» торопливо заклацали затворами, готовясь принять неравный бой, и тут на правом фланге позиции возник вражий засадный полк в виде кучки вооружённых чем попало фермеров. Командовал ими бритоголовый, тип в кожаной безрукавке, обильно украшенный наколками – свастиками и языческими коловратами. Чекист, разглядев их, сразу произвёл владельца в «гестаповцы», а заодно заподозрил в нём осквернителя давешней церквушки.

Татуированный вандал воодушевлял своё воинство, полосуя поверх голов неприятеля очередями из «ксюхи» с бубном от РПК вместо рожка. А в промежутках – выкрикивал призывы сдаваться – глумливо, с деланным немецким акцентом, подражая оккупантам из старых фильмов про войну.

Дело оборачивалось скверно – противопоставить такой огневой мощи «партизанам» было решительно нечего. Окончательно они сникли, когда с другого фланга зашла ещё одна группа, полдюжины «ополченцев», прячущихся за спинами инфернальных созданий, натуральных зомби, словно сошедших с экранов ужастиков. При виде их Чекист невольно перекрестился, Мессер помянул грязные интимные привычки Кубика-Рубика, втравившего отряд в «конкретный блудняк». Хорёк тонко взвыл и обмочил штаны, Мехвод же, осознав, что это есть их последний и решительный, встал в полный рост и, окатив супостатов грохочущими матами, перехватил разряженную винтовку за цевьё. В плен он не собирался.

К сожалению – пришлось. Свирепо обивающегося бойца и Чекиста, расстрелявшего по неприятелю полный магазин своего «Маузера», попросту сбили с ног – оказалось, что ни пуля в упор, ни удар окованным железом прикладом не производят на «зомби» и «чукабр» ни малейшего впечатления. Мессер, визжа, крутился на месте, крестя перед собой узкой, как рыбка, выкидухой. И даже распорол предплечье одному из грачёвцев, когда чукабра – та, с торчащей под лопаткой финкой, – прыгнула ему на спину, свалила и прижала к земле, обдав в трупным смрадом из оскаленной, мертвенно-бледной, без единой кровинки, пасти.