Владимир Моисеев - Астрономы идут [СИ]

Время обязательного наблюдения подошло к концу. Магистр Захарий еще раз пристально всмотрелся в участок звездного неба, приближенный мощной оптикой. Каждый раз, поднимаясь по лестнице на смотровую площадку, он надеялся, что ему, наконец, повезет, и он первым увидит прибывающих покровителей. Но пока время для встречи не настало…

— Нам надо сделать еще очень и очень многое, чтобы дождаться небесной помощи! Но все в наших руках. Надо стараться! — сказал он, отходя от телескопа.

Монах тотчас зажег факел, и процессия медленно и торжественно отправилась в обратный путь.

Магистр Захарий вернулся в свой кабинет. Он устал. Его больше не волновало то, какую роль ему припишут историки в событиях, избежать которых, видимо, уже не удастся. Что тут поделаешь? От судьбы не скроешься. Если на его долю выпадет страшное испытание войной, он обязан принять вызов, решительно отстоять интересы Монастыря, выдержать и победить, чего бы это ему ни стоило. Он был готов сражаться. От одной мысли, что его могут признать трусом, магистр испытывал приступы ярости и с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться.

— Милорд, прибыл член Тайного совета, начальник службы духовной безопасности, высокочтимый д’Иванов, он требует немедленно принять его, — торжественно доложил охранник.

— Пусть войдет, — разрешил магистр.

Было много поводов не любить д’Иванова, скажем за то, что он обладал потрясающей способностью появляться внезапно и бесшумно, как по мановению волшебной палочки, словно порыв северного ветра. Только что его не было, и вот — он уже присутствует… Неприятное умение. Но не катастрофическое. Есть вещи, к которым следует привыкнуть…

— Вы вызвали меня, милорд… Я прибыл.

— Проходите…

В тусклом свете факела лицо д’Иванова показалось магистру вызывающе лживой и наглой маской. Хотелось надеяться, что это всего лишь дурная шутка сумерек, подлая игра света, не более того. У него не было причин усомниться в личной преданности д’Иванова. Можно ли защитить Монастырь от набегов врагов, если не доверять начальнику собственной безопасности?

— Вчера наемники короля Генриха сожгли еще одну деревню, входящую в круг интересов Монастыря. Люди напуганы. Положение за последнюю неделю значительно ухудшилось, — д’Иванов с любопытством посмотрел на магистра, словно хотел удостовериться, что обычный в среде обывателей страх способен покорить даже столь высокопоставленную особу.

На лице магистра не дрогнул ни один мускул. Конечно, он был молод, но умение сдерживать свои эмоции у него было врожденным. Совсем недавно ему исполнилось двадцать шесть лет. Несчастный случай с отцом заставил его возглавить Орден всего в двадцать два года — крайне юный возраст для духовного наставника. Но он был везуч. До сих пор проблемы, если и возникали, то разрешались сами собой. Огромная заслуга в этом принадлежала членам Тайного совета. Прекрасная Айрис, блистательная воительница, бдительный д’Иванов и незаменимый советник Игнатий были очень хороши. Магистр Захарий и без напоминаний знал, что до сих пор справлялся со своими обязанностями во многом благодаря умениям помощников. Ему оставалось только следить за тем, чтобы каждый из них занимался своей работой и не вмешивался в дела других. Пока, с Божьей помощью, это удавалось. Но сейчас, выслушав неприятное донесение д’Иванова, ему пришлось смириться с неизбежностью вооруженного противостояния с Замком, а это означало, что спокойные времена закончились, и начинается эпоха жестоких испытаний.

— Неужели все действительно так плохо? Повторите свой рассказ, вы, наверное, пропустили что-то важное, — приказал магистр, нахмурившись. — У меня остается надежда, что я неправильно вас понял. И угроза нашему благополучию слишком надумана, чтобы обращать на нее внимание.

— Наш Монастырь существует уже двести лет, но никогда прежде наши отношения с Замком не были столь враждебны, — произнес д’Иванов торжественно.

— Разве в этом есть вина Монастыря?

— На этот вопрос существует простой ответ. Само по себе безбедное существование Монастыря, по мнению короля Генриха, есть непростительное прегрешение. Он скрывает свои истинные чувства за пышной риторикой, но цель его предельно ясна. Боюсь, что он окончательно принял решение уничтожить сложившийся за столетия паритет между Замком и Монастырем. Не сомневаюсь, что не пройдет и двух недель, как король Генрих попытается подчинить Монастырь своей воле.

Магистр Захарий нахмурился.

— Печальное известие. Очевидно, что если начнется война, о духовном подвижничестве в Монастыре можно будет забыть. Нам будет не до астрономии. Наблюдения прекратятся. Мы будем бороться и выживать, потеряв надежду встретить покровителей.

— Нам не следует преувеличивать возможности короля Генриха, милорд, — сказал д'Иванов доверительно. — Так что вашу личную безопасность моя служба обеспечит надлежащим образом. Об этом можете не волноваться!

— Разве сейчас речь идет обо мне?

— Ну, не знаю. Мне показалось, что вам будет приятно услышать о моем намерении пролить за вас кровь.

— Вы ошиблись, д’Иванов! Меня волнует только судьба Монастыря!

— К сожалению, я контролирую далеко не все, есть ситуации, которые выходят за рамки моей компетенции, Более того, милорд, мне запрещено ими заниматься, — д’Иванов склонился в почтительном поклоне. — Известно, что обороной Монастыря и прочих подчиненных деревень занимается высокочтимая Айрис. Не сомневаюсь, что у нее уже готов план военной операции. Все мы знаем, как ответственно она относится к своим обязанностям.

— Хорошо. Ступайте.

Мучительное предчувствие неизбежной и жесткой войны после встречи с д'Ивановым только усилилось. Магистр Захарий готов был признать, что совершил ошибку, вызвав его для консультаций первым из членов Тайного совета. Давно известно, что д'Иванов, как никто другой, одним своим видом способен вызвать у любого человека приступы отчаяния и раздражительности, а уж если откроет рот и начнет говорить…

Магистр достал из шкафа комментарии к «Обещанию святого Иеронима» и попытался читать. Однако строчки прыгали перед глазами, а буквы не желали складываться в слова. Ему мешали сосредоточиться мысли о неизбежной войне. Он был близок к отчаянию, что за двадцать шесть лет жизни с ним случалось крайне редко. Никогда прежде противостояние с династией Наблюдателей не грозило Монастырю разрушением и кровью так явно. За двести лет тайного соперничества дело ни разу не доходило до кровопролития. Но сейчас сожжены несколько деревень, виновных перед Замком только в том, что обитатели их с симпатией относились к Монастырю. Неужели хрупкий мир бесповоротно нарушен?