Игорь Азерин - WW III. Операция «Эпсилон»

В двух с половиной километрах от искорёженного автомобиля в ночное небо поднимались из горячего кратера километровые языки пламени, ревели взбешённые атмосферные массы и гудела потревоженная земля. А спустя несколько секунд новая вспышка осветила землю и выросший над ней багрово тлеющий гриб… За ней последовала другая, третья, четвёртая…

Место действия: Красноярский край.

В клинической больнице Н-ска объявление воздушной тревоги вызвало такой же переполох, как и в тысячах других лечебных учреждениях Российской федерации. По всему городу завыли сирены: так называемый сигнал «Внимание всем». Динамики всеобщего оповещения были установлены и на двух зданиях больницы. Когда сирены замолкли, зазвучало объявление: «Внимание! Внимание! Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога! Радиационная опасность!» Потом пошла краткая инструкция для населения, опять сирены – и по-новому.

Чётких инструкций в медучреждении для такого случая не предусматривалось. Собственно, не было и плана мероприятий при угрозе ракетно-ядерного удара. На случай пожара – пожалуйста, вот инструкция, а на случай внезапных боевых действий с применением ядерного оружия – нет. Только в рамках городских и областных мероприятий ГО, рассчитанных на исполнение в течение нескольких часов и суток.

В тот момент, когда зазвучал сигнал тревоги, большинство медперсонала кинулись изучать план эвакуации этажа и инструкции по действиям при чрезвычайной ситуации. Было бы неверно предполагать, что эти планы и инструкции не изучались прежде – изучались и даже отрабатывались в учебной практике, особенно старшим поколением работников – но сейчас многое вдруг улетучилось из памяти. И слишком важное место в мыслях занимал вопрос: «Это по-настоящему?»

Бомбоубежища у больницы не было, и данный факт ставил ответственных лиц в тупик. Пожар, землетрясение – это понятно, а как быть с воздушной тревогой и радиационной опасностью? Просто вывести всех пациентов на больничный двор или перевести в другой блок – не решение для такой беды. А в подвале… как знали все… по колено вонючей нечистотной воды, рои насекомых и темнота; зданию семьдесят лет, после Великой отечественной войны строилось. Только часть подвала осушена, очищена и приспособлена завхозом под склад инвентаря и материалов типа мётел, извёстки, стекла, да ещё под последний приют списанной медтехники и железных коек.

Положение усугублялось тем, что большинство персонала – женского пола: мамы, жёны, бабушки. В наступившие тревожные минуты их, конечно, заботило будущее пациентов, но, пожалуй, в большей степени они были озабочены судьбой своих близких, особенно детей. Перекрикиваясь, требуя инструкций от дежурного врача, огрызаясь на встревоженных пациентов, они умудрялись ещё и беспрестанно звонить своим родным. А когда пропала сотовая связь, началась просто истерика и паника в самом отвратительном её виде. Пациенты и медперсонал окружили дежурные посты, на которых имелись телефонные аппараты стационарной связи и буквально рвали друг у друга трубку!

Кто-то пытался выполнять свои обязанности в меру знаний и возможностей, но паника в разной степени присутствовала на всех этажах, отделениях и блоках. В суматохе сбежали несколько медсестёр, да и некоторые из пациентов решили самостоятельно спасать остатки своего здоровья. Но не все пациенты могли свободно передвигаться – имелись и такие, что без посторонней помощи были не способны принять даже пищу. Многим послеоперационным больным категорически нельзя было самостоятельно передвигаться.

Неприкаянный народ прильнул к окнам, а там… Грозные всполохи в небе: высотные подрывы заградительных ядерных устройств. Видно: как озарились облачные небеса, как нестерпимо яркие вспышки на дальности в несколько сотен километров осветили строения вокруг больницы, деревья и опавшую листву в сквере. Резко вспыхивала новая звезда, в одну секунду разгоралась до яркости полной луны, потом – быстро гасла. Вокруг того места, где остывало искусственное светило, расплывалось едва видимое мерцающее пятно тумана. Глухой рокот высотных взрывов тонул в вое сирен.

А минуты через три всё кончилось.

Ночное небо перестало быть видимым, лёгкие кучевые облака испарились. Примерно в шести километрах от больницы, на высоте две тысячи двести метров возник шар плазмы. Он был настолько жарким и столь наэлектризованным, что вокруг него молекулы атмосферного водяного пара распадались на составляющие их атомы водорода и кислорода, а молекулярный азот превращался в атомарный – между этими элементами шла цепь химических превращений с выделением энергии, вследствие чего за две-три секунды вокруг плазменного ядра образовалась шарообразная огненная масса диаметром почти в километр.

Но вот проходит пятая секунда взрыва – свечение плазменного шара быстро уменьшается, температура внутри него падает до нескольких тысяч градусов по шкале Цельсия, и воздух перестаёт гореть. Азот первым выходит из череды реакций, возвращаясь к своему обычному молекулярному состоянию; в небольшом количестве остаются в атмосфере аммиак, гидразин и оксиды, образовавшиеся в первые секунды взрыва под воздействием жара и давления – в окрестностях они ещё некоторое время будут обнаруживать себя специфическими запахами.

Даже спустя десяток секунд после катастрофического выделения энергии температура в эпицентре остаётся высокой. Но холодный воздух давит на огненный шар со всех сторон, конвекция толкает его вверх – к небу устремляется в росте колоссальный дымопылевой гриб! Если приглядеться, то можно заметить, что над ним образуется конусообразный зонтик – это шляпка радиоактивного гриба уплотняет высотную разрежённость, и атмосферная влага сгущается до состояния пара. А ниже шляпки обтекает ножку гриба паровая «юбка» – это уже конденсат с радиоактивной пылью.

Вот горение взрывных масс прекратилось… но теперь горит всё в ближайшей округе.

Люди, собравшиеся возле окон и глядевшие на салютообразное свечение заградительного огня, воспринимали это так, словно всё происходит во сне или на экране гигантского кинозала. Ощущение реальности давал лишь долетающий из-за больничной ограды шум: вой сирен, монотонный голос из громкоговорителей системы гражданского оповещения, автомобильные гудки, крики людей; какая-то суета и беготня на улицах. Но всё происходило вдалеке. А вот трёхсотпятидесятикилотонный термоядерный взрыв стал для больничных наблюдателей безоговорочно реальным с первой же миллисекунды зарождения.

Те, кто стоял у окон с противоположной к взрыву стороны здания, успели увидеть, как пейзаж засветился, словно ксеноновая фара автомобиля – будто люди и всё, что их окружает, весь мир, и был излучающей поверхностью этой фары… пространство светящихся силуэтов. Но те, кто оказался лицом к воздушному взрыву, увидели лишь белый свет без малейшего намёка на геометрические формы и расстояния. Когда инстинктивно они зажмурились и прикрылись руками, то ничего не изменилось – сетчатка глаз была поражена мощным световым ударом, и требовалось время чтобы возбуждение в зрительной зонах головного мозга спало.