Борис Батыршин - День ботаника

– Одна из стандартных комбинаций стволов африканского штуцера. Нижний ствол под винчестеровский.338 Магнум, на крупную и среднюю дичь. А верхняя пара – 600 «нитроэкспресс».

– Солидно… – Коля уважительно присвистнул. – На слона, что ли?

– Да хоть на мамонта. От удара такой пули атакующий носорог садится на задние ноги. Но лягается, так что…

– Кто, носорог?

– Шутник, чтоб тебя… – Сергей скривился, потирая плечо. – Завтра сплошной синяк будет. Опробовал, блин – отдача как у гаубицы!

– Спецзаказ? – Коля защёлкнул замок и вскинул штуцер к плечу. – Тяжёленький…

– Четыре семьсот. Через дядю Рубика послал письмо в фирму, оплатил – так они, халамидники, не поверишь, полгода возились!

– Тут и кронштейн под оптику имеется. Далеко бьёт?

– Не слишком. Штуцер предназначен для средних и малых дистанций. Оптика трёхкратная, линзы «Карл Цейс», титановый корпус, с азотной накачкой. Обрати внимание: стволы на четверть короче, тоже по заказу.

– Да уж я заметил. – кивнул каякер. – Коротыш, не то, что мой оленебой.

– Всё верно – ты стреляешь больше на воде, на открытом пространстве. А в кустах и буреломе рулит ствол покороче. Англичане тоже удивлялись – зачем портить хорошую вещь? Но сделали, конечно: желание клиента – закон! И предупредили, скареды, что в каталог фирмы включать не будут – не вписывается, вишь, в традиционную концепцию! Так что, коллекционерам его теперь хрен продашь.

– А ты что, собирался?

– Чтобы да, так нет. Это моя любимая игрушка.

– Зверь-машина, да. Но такой удачи, как оленебой, не притянет. Потому как у меня всё изготовлено здесь, в Лесу. Кроме ствола, разумеется.

– Зато, всё, до последнего винтика – ручная работа. Лес это любит.

За стойкой зашипела радиола, полились тягучие звуки рэгтайма в исполнении Джелли Мортона. Нынешний владелец «Волги-Волги» слыл поклонником классического новоорлеанского джаза.

– Если не секрет… – Коля помедлил. – Не моё дело, конечно, но не стоит этот штуцер двадцати лямов, а ты «Чёрный квадрат» за него отдал! В чём подвох, а?

Сергей усмехнулся.

– Вот и дядя Рубик удивлялся. Ну да, штуцер, даже с учётом спецзаказа, тянет край, штук на двести. Но вот на фига мне в Лесу ихние баксы? Да я этого хлама сколько угодно наберу – вон, в центре полно банков с обменниками. Только это геморрой, а Малевич – пошёл и взял, на полдня работы!

– Это из Третьяковки-то? Да ведь там Чернолес в двух шагах! Ничего себе – пошёл и взял…

– Великое дело – Чернолес! Что я там, не бывал? А «Чёрный квадрат» я бы и забесплатно вынес, давно собирался. Как будто мало там всякой зловещей дряни! Истукан со штурвалом на стрелке, скульптуры эти жуткие, Дом на набережной, подвалы Малюты Скуратова… На Болотной, вон, вообще казнили, того же Пугачёва именно там четвертовали! Думаешь, нечисть всякая в тех местах просто так расплодилась, сама по себе?

– Слышала я от одного лешака сказочку о Калиновом мосте. – вступила в разговор Лиска. – Давно, ещё, когда в Золотых Лесах жила.

– Это от Гоши? Да, он эту байку любит. Только зря ты так пренебрежительно – лешачиные сказки иногда очень даже стоит послушать.

– Я вот чего понять не могу… – Коля-Эчемин положил штуцер на столешницу, и оружием немедленно завладела Лиска. – Третьяковка битком набита картинами, которые в Замкадье стоят миллионы. Почему же их сразу не вывезли? Скажем, на вертолётах?

– Раскатал губёшки! – ухмыльнулся Сергей. – Последние вертушки вылетели из Кремля через шестнадцать часов после начала Зелёного прилива, и разбились, не дотянув даже до Третьего Кольца. Электроника сдохла, понимаешь? Да и не в вертолётах дело: когда миллионы народа ломанулись из города, властям стало не до картин, будь они все хоть Моны Лизы.

– Я тоже об этом слышала. – вступила в разговор девушка. – Поначалу было не до того, чтобы спасать культурные ценности, а когда первая паника улеглась, деревья уже вымахали выше домов, и что творится внизу – никто не знал. Многие думали, что там вообще ни одного здания не осталось. Со спутников-то Лес не сфотографируешь, получается хрень какая-то размытая…

Егерь кивнул в знак согласия.

– Ну да. Пока наблатыкались ходить по Лесу, пока тропки протоптали, пока выяснили, что цело, а что нет – прошёл не один год. То есть, и раньше шарили, конечно, те же барахольщики – правда, те больше по банкоматам и ювелиркам. А залезть в такую задницу, как Третьяковка или Пушкинский музей, да ещё и выйти оттуда живым – шалишь, брат, это только егерям по плечу. Да и что там за сокровища – картины и прочая музейная хренотень? Нет, ребята, купите себе гуся и крутите бейцы ему. Настоящие ценности лежат по секретным архивам, а их в Москве до дури. ФСБ, МинОбороны, институты всякие, шибко закрытые. Вот, к примеру, заказали мне как-то забраться в одно местечко…

И осёкся. Собеседники понимающе переглянулись – егерь едва не сказал лишнего.

– Ладно, фиг с ними, с картинами! – подвела итог дискуссии Лиска. – Лучше скажи, Эчемин, ты договорился со своими приятелями? А то у меня двенадцать человек, их надо на чём-то везти!

– А как же? – кивнул Коля. – Индеец сказал – индеец сделал. Три лодки, моя четвёртая. Завтра с утра и отправимся, караваном. Тебе, Бич, куда, до Бережковской?

– Высадишь поближе к Новодевичьему. Надо забрать у брата Паисия заказ – патронташ и чехол для этого красавца. Не таскать же его по Лесу вот так?

И похлопал по элегантному, в теснённой коже и ремнях, футляру.

Радиола взвизгнула звукоснимателем и умолкла. Сергей обернулся – двое крепких парней, судя по одежде, речников, – прижали к стойке полноватого мужчину лет сорока, в чёрном пиджаке и фетровой, не по сезону, круглой шляпе. Правый глаз у него стремительно заплывал багровым. Третий речник сдирал со стены яркий постер.

А Коля-Эчемин уже встрял в назревающую потасовку:

– Эй-эй, Шнайдер, хорош беспредельничать! Не поделили что – ступайте на воздух, там разбирайтесь. И не гопой на одного, а по-пацански, в однорыльство!

– А, это ты, Эчемин… – отозвался речник, которого назвали Шнайдером. – Да было бы с кем буцкаться, хорёк с Останкино… Прошмыгнул в бар, мы и моргнуть не успели, как он свой плакатик на стену налепил. Проповедовать намылился, падла!

– Его счастье, что не успел. – кивнул второй, не отпуская рукава пленника. – А то вмиг сыграл бы за борт со своими бумажонками. А ну, сволочь, говори – будешь ещё людя̀м отдых портить?

И замахнулся увесистым кулаком. Незадачливый проповедник в съёжился, сделал попытку закрыться от удара. При этом шляпа свалилась с головы, обнажив аккуратную, блестящую в свете масляных ламп, лысину. Речник обидно загоготал.

– Говорю же, завязывайте! – твёрдо повторил каякер. – Люди на тебя смотрят, заказчица… Подумает – кого Эчемин порекомендовал, отморозков?