Мария Чурсина - Петербург 2018. Дети закрытого города

В десять выключали свет во всех домах. Она приезжала в девять и торопилась, чтобы успеть хотя бы помыться. Есть она приспособилась в темноте. В темноте же по выверенной очереди она звонит восьмиклассникам. Трубки брали чаще родители – уставшие, нервные, дерганые, как и сама Вета. Она добивалась, чтобы они заглянули в комнату к ребенку. Они рапортовали: уроки сделал.

Они придумали эту любовь, они в нее поверили.

Это просто ее работа. Кто-то стоит с автоматом на вышке, а она добивается, чтобы мама Арта постучалась в дверь его комнаты. Иначе Арта завтра найдут мертвым.

Вета уже давно не бывала в своей квартире, и даже не вернулась за брошенной там зубной щеткой – купила новую. После музея ее часто забирал Антон, и в служебной машине вез домой. Они молчали, как будто застревая в двух разных пространствах. Вета наспех пролистывала учебник, чтобы хоть знать, о чем говорить завтра, на уроке в девятом классе.

Одинаковые дни.

«Двадцать третье», – выводил в тетради пятиклассник Слава, засевший за первой партой.

«Двадцать третье?» – поразилась Вета.

Лилия больше не говорила с ней лично. Покривила губы, разглядывая стенгазету, положенную по воспитательному плану, и молча отошла. Поздоровались восьмиклассницы, устроившиеся на подоконнике.

– Слезайте немедленно! – шикнула на них Лилия.

– Вера, где безрукавка? Давай я ее сама постираю, раз у тебя нет сил, – устало возмутилась Вета.

– А я в безрукавке! – похвасталась Алиса.

Серое небо висело, проткнутое верхушками кленов.

Двадцать четвертое сентября. Служа другим, расточаю себя

– Это ненаучно, – согласилась Вета, разглядывая блики в чашке с чаем.

Щелк – выключили свет. Без мерного гула холодильника стало непривычно тихо.

«Десять вечера, – отметила она машинально, она всегда определяла время по этому щелчку, – пора по кроватям».

Вета услышала, как Антон садится на стул напротив, схватилась за горячий бок кружки.

– А что научно? – монотонно протянула она. – Научно – ставить эксперимент с контролем. Ты считаешь, я должна обращать внимание, например, на Арта и абсолютно забыть, например, про Аню? И посмотреть, как быстро она помрет? Это будет научно?

Антон многозначительно хмыкнул.

– Научно, – согласилась Вета сама с собой. – Но я так не сделаю.

Он повозил кружку по столу. Когда глаза привыкали к полумраку, заливавшему комнату, становилось спокойнее. Редкие фонари вдоль трассы тянулись ожерельем до темного горизонта.

– Так ты долго не продержишься, – повторил Антон фразу, с которой и начал разговор. Он, видимо, готовил ее и долго выверял, потому что повторял раз от разу, как единственный аргумент. – Ты и так еле жива. Ты вся бледно-синяя, я удивляюсь, как еще шевелишься. В таком состоянии долго не протянуть.

– И что делать? – задала Вета резонный вопрос. Больше всего в эти одинаковые серые дни она боялась забыть кого-нибудь, упустить, просто из-за того, что слипаются глаза и в руках не держится даже карандаш. И утром услышать страшную новость.

Она тогда часто-часто задавала себе этот вопрос: «что делать?» – и засыпала, не успев даже придумать мало-мальски приличный ответ.

Он рубанул ладонью воздух.

– Нужно понять… механизм действия. Не знаю, как это назвать. И вместо того, чтобы тратить силы, пытаясь обхватить все, нанести один точечный удар.

– Точечный удар, – усмехнулась Вета. – Пускай его ваши военные нанесут. Тоже небось шарятся, как слепые кутята. Ловят этих сущностей, которых сами же наплодили.

– Ну, это был несчастный случай, – примирительно проговорил Антон.

Она не специально уводила разговор в сторону, просто думать не было сил, а на языке остались только слова, уже придуманные или услышанные в сводках по радио. Говорили, что скоро испытания закончатся. Сейчас – просто небольшие технические неполадки, но вообще-то все под контролем Говорили. Весь сентябрь твердили одно и то же, пока от вечерних новостей у Веты не начало сводить ноющей болью зубы, и она выключала радио, не слушая возмущений Антона.

Затянувшаяся неизвестность давила на нервы. Даже до школы иногда доносились мерные удары и гул, будто ветер гулял в исполинских трубах. От него в окнах звенели стекла. Тогда Вета обрывалась на полуслове и отчаянно вглядывалась в окно, за которым эпилептически тряслись клены. Дети тоже оборачивались и тоже смотрели, стихали даже шепотки на задних партах. И не было в этом городе ничего страшнее их общей беспомощной тревоги.

Антон поскреб пальцами в затылке. На сером фоне окна Вета видела его сгорбленный силуэт над чашкой.

– Просто ты не знаешь. Надо узнать.

– Предлагаю: вызови Лилию на допрос, – усмехнулась Вета. – У вас тут разрешены пытки? Боюсь, без пыток она ничего не скажет.

Мигнули фонари над трассой – так бывало часто, они иногда даже гасли на пару минут. Но без фонарей становилось совсем плохо. Тогда в темноте терялись привычные очертания предметов, и от беспомощности хотелось забиться в угол и зажмуриться, что есть сил. Человек – такое все-таки слабое существо. А новый человек?

Вета прижала холодные ладони к пылающим щекам.

– Тебе сами дети ничего не рассказывали? – спросил Антон, оторвавшись от созерцания темноты перед собой.

– Ты же знаешь, что нет. Мне кажется, они и сами ничего не знают. Так только, ощущают краем сознания, примерно как я.

Они вместе пытались создать иллюзию дружного класса. Когда закончился конкурс стенгазет, стали собираться по совершенно идиотским делам: пололи клумбы, помогали в библиотеке, разбирали архивы Жаннетты. Работали обычно только несколько девочек и Валера, который мялся, краснел и потел каждый раз, когда Вета на него оборачивалась. Вера Орлова наблюдала за трудами остальных свысока, забравшись то на подоконник с ногами, то на невысокую изгородь клумбы. Арт с Марком и Ииро, если того раньше не хватала за плечо Вета, носились по школе и вокруг школы, за что ни один и ни два раза уже были отловлены и отруганы Лилией.

Но Вета всех их помнила, ни одного не выпускала их памяти – ни на секунду, и смерти прекратились. Правда ночами снилась путаница из лиц и имен, и в шесть утра она радовалась, что уже можно вставать.

Они придумали эту любовь, они в нее почти уже поверили.

– Как же со всем этим справлялась Жаннетта?

– Я думаю, примерно так же, – дернула плечом Вета. – Мне говорят, она чуть ли не ночевала в школе.

Иногда проговаривалась Роза, иногда Вета слышала, о чем шепчутся за ее спиной математичка с литераторшей. Она уже ничему не удивлялась – не было сил. Неверной рукой заполняла очередные бланки для Лилии. Слова лились потоком, почти не оседая в сознании.