Вероника Рот - Аллигент

- Прекрасно. Вы знаете сыворотку моделирования Джанин? Ну, она была не ее. Я вздыхаю. - Пойдем. Я покажу вам. Это будет легче.

Это было бы так же легко сказать ей, что я видела в старой комнате хранения, расположенной глубоко в лабораториях Бюро.

Но на самом деле, я просто хочу занять себя другими мыслями, что бы не думать о Юрайе. Или Тобиасе.

- Кажется, что мы никогда не дойдём до конца всех этих обманов, Кара говорит, когда мы идем в сторону кладовой. - Фракций, видео Эдит Приор, покинувшей нас... Все это ложь, разработанная, чтобы заставить нас вести себя определенным образом.

- Ты на самом деле думаешь ТАК о фракциях? - говорю я, - Я думала, тебе нравилось быть в Эрудиции.

-Да.

Она чешет шею, оставляя красные полоски на коже от ногтей.

-Но Бюро заставило меня чувствовать себя дурой, сражаясь за какую-либо из фракций, и за то, за что сражались Аллигенты. А мне не нравится чувствовать себя глупой.

- Получается, ты не считаешь, что что-либо из этого было стоящим? - говорю я, - что-либо из всего того, что касается Аллигентов.

- А ты?

- Это спасло нас,- говорю я, - и это привело нас к правде. И в любом случае, это лучше, чем план Эвелин по бесфракционному обществу, в котором никто бы не мог выбрать что-

либо.

- Допустим, - говорит она, - я просто горжусь собой, потому что я могу видеть сквозь вещи, которые предполагает собой фракционная система.

- Знаешь, что Отреченные говорили о гордости?

- Полагаю, что-то не очень хорошее.

Я засмеялась.

-Абсолютно точно. Они говорили, что это не дает людям видеть правду о том, кем они являются на самом деле.

Мы дошли до дверей в лабораторию, и я постучала несколько раз, чтобы Мэттьюс услышал меня и впустил нас. Пока я ждала, когда он откроет нам дверь, Кара одарила меня странным взглядом.

- Старые записи Эрудитов гласили то же самое, в каком-то смысле, - сказала она.

Я бы никогда не подумала, что Эрудиты могли бы сказать что-то о гордости - что они хотя бы обеспокоивали себя с моральной точки зрения. Но, похоже, я ошибалась. Я бы хотела расспросить Кару по этому поводу, но к тому моменту дверь уже открылась и Мэттьюс стоял на входе, доедая яблоко.

- Не мог бы ты пропустить меня в кладовую? - спрашиваю я - Мне нужно показать кое-что Каре Он доедает остатки огрызка яблока и кивает:

- Конечно.

Меня передергивает, когда я представляю горький вкус семян яблок и я иду за ним.

Я НЕ МОГУ вернуться к испепеляющим меня взглядам и неотвеченным вопросам общей комнаты. Я знаю, что я не должен возвращаться к вопросу о преступлении, даже если это не одно из тех безопасных мест, вход куда мне запрещен, но я чувствую, что мне нужно посмотреть, что происходит в городе. Будто мне нужно вспомнить, что есть еще один мир, за пределами это, где меня не ненавидят.

Я иду в комнату слежения и сажусь в одно из кресел. Каждый из множества экранов вокруг меня показывает разные части города: безжалостный маркет, фойе штаб-квартиры Эрудитов, Милленниум парк, павильон около Хэнкок-билдинг.

Долгое время я наблюдаю за людьми, мельтешащими по штаб-квартире Эрудитов, на их руках повязки Афракционеров, на их поясах оружие, они перебрасываются короткими фразами и обмениваются консервами, которые у них на ужин, старая привычка Афракционеров. Потом я слышу, как то-то из работников комнаты слежения говорит "Вот он" одному из своих коллег, и я быстро просматриваю экраны, чтобы понять, о чем она говорит. Затем я вижу его, стоящего перед Хэнкок-билдинг: Маркус, стоящий недалеко от главного входа, глядящего на свои часы.

Я встаю и нажимаю на экран указательным пальцем, чтобы включить звук. Первую секунду я слышу только движение воздуха, вместо голосов, но потом шаги. Джоанна Рейс приближается к моему отцу. Он протягивает ей руку для пожатия, но она не отвечает на этот жест и мой отец остается с протянутой воздуху рукой, куском приманки, который не сработал на ней.

- Я так и знала, что ты в городе, - говорит она, - они ищут тебя повсюду.

Несколько человек заходят в комнату слежения и собираются передо мной, чтобы посмотреть на это. Я с трудом замечаю их. Я наблюдаю за тем, как рука моего отца возвращается на свое место, сжимаясь в кулак.

- Я чем-то обидел тебя?- говорит Маркус. - Я позвал тебя, потому что думал, что ты мне друг.

- Я думала, ты позвал меня, потому что знаешь, что я все еще лидер Аллигентов и ты хотел иметь союзника, - говорит Джоанна, нагибая голову так, что прядь ее волос падает на ее глаз, задетый шрамом, - и в зависимости от того, что является твоей целью, я продолжаю так думать, Маркус, но я не могу сказать, что наша дружба закончилась.

Маркус сводит брови. Мой отец выглядит, как человек, который раньше был привлекательным, но с возрастом его щеки ввалились, черты его лица стали суровыми и строгими. Его волосы, постриженные почти полностью, в стиле Отреченных, не спасают положение.

- Я не понимаю,- говорит Маркус.

- Я говорила с некоторыми из моих друзей Искренних, - говорит Джоанна, - они сказали, что твой сынок под действием сыворотки правды рассказал, что все те грязные сплетни, распущенные Джанин Мэтьюз о тебе и твоем сыне были правдой. Это так?

К моему лицу приливает кровь, и я погружаюсь в себя, сгибая плечи.

Маркус качает головой.

-Нет, Тобиас...

Джоанна поднимает руку. Она говорит с закрытыми глазами, будто не может смотреть на него.

- Умоляю. Я видела, как ведет себя твой сын, я видела, как ведет себя твоя жена. Я знаю, как выглядят люди, которые были подвержены насилию.

Она убирает волосы за ухо.

- Мы сами осознаем это.

- Ты не можешь верить, - начинает Маркус. Он мотает головой, - я сторонник дисциплины, да, но я лишь хотел, как лучше.

- Муж не должен дисциплинировать свою жену, - говорит Джоанна, - даже в Отречении. А что насчет твоего сына... хорошо, скажу, что я верю, что в этом твоя вина.

Пальцы Джоанны скользят по шраму на ее щеке. Мое сердце подавляет меня с каждым ударом. Она знает. Она знает, не потому что она слышала мои слова в комнате признаний у Искренних, а просто потому, что она знает, она сама пережила это, я уверен. Интересно, кто это был в ее случае - мама? папа? кто-то еще?

С одной стороны, мне всегда было интересно, что будет делать мой отец, если столкнется с истиной лицом к лицу. Я предполагал, что он может превратиться из скромного лидера Отреченных в ночной кошмар, с которым я сталкивался дома, что он мог наброситься на человека и показать, кто он на самом деле. Меня бы удовлетворила такая реакция, если бы я увидел именно ее, но в реальности реакция была другой.

Он просто стоит там, выглядя смущенным, и на мгновение я удивляюсь, вдруг он запутан, вдруг в его больном сердце он верит его лжи о моей дисциплине. Мысль создает бурю внутри меня, грохот грома и порыв ветра.