Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель

Делаю последнюю попытку:

– Дружище, мне нужно в гардероб, я кое-что забыл в химзе.

Но «дружище» лишь осторожно усаживает меня на барный табурет и, напутственно хлопнув по спине, вальяжно удаляется.

– Зачем мы тебе? – стараюсь прожечь Химика ненавидящим взглядом. Но он не замечает моих усилий.

– Иногда мне кажется, что Белка очнется, если в ее сне не останется больше ботов, настоящие люди оживят дискотеку, и она, как Спящая Королева, спустится на танцпол, чтобы отжечь в полный рост…

У наркоманов дебильная логика, но нужно и в ней найти здравое зерно, иначе останешься без информации:

– Ты хочешь собрать кворум из натуральных человеков, чтобы вечеринка удалась?

Химик глубоко вздыхает, всем своим видом демонстрируя, насколько тяжело ему общаться с непроходимо тупыми гостями:

– Уважаемый Солдатик, в сотый раз повторяю, здесьнет времени, оно остановилось. Здесь нет прошлого, не будет будущего! То, что вы называете «кворумом», никогда не соберется, потому что ВСЕ уже здесь. Ни один человек не покинет бара, и ни один больше не придет.

– Но ведь мы пришли позже всех, – к странному спору подключается Зулук. – Значит, кто-то может подтянуться и после нас!

Бармен молча наливает себе рюмку водки и залпом выпивает. Успокаивается. Медленно выговаривает:

– Нет ни «позже», ни «раньше». Мы все возникли здесь одновременно и останемся до… я не знаю, чем заканчивается безвременье.

Вдрызг пьяный маркиз утверждает, что понимает Химика и его речи. Он даже пытается мне что-то объяснить, но я не слушаю: если наркоман и сумасшедший нашли общий язык, это вовсе не значит, что единственный адекватный должен разбираться в их бреднях.

Я точно знаю одну-единственную вещь – добровольно нас отсюда не выпустят. И одно-единственное знание немедленно порождает новое: я здесь не останусь, сделаю все, чтобы выбраться на волю. Пусть даже воля в тысячу раз хуже сытной и пьяной тюрьмы… Да, я идиот, но мне поздно меняться. Жил идиотом, и помирать буду идиотом, такова уж моя идиотическая доля…

– Зул, ты хочешь остаться здесьнавсегда?

Он, не раздумывая, мотает головой. Он тоже идиот, родившийся свободным и не умеющий жить взаперти.

– Значит, будем рыть подкоп, – моя фраза ничего не значит, лишь нежелание мириться с поражением.

Маркиз ободряюще кивает:

– Тогда выпьем за подкоп! Прекрасный повод, я считаю.

Пьянство без наказания в виде похмелья – страшная вещь, пряник без кнута развращает.

– Зольдат, – маркиз вновь и вновь изгаляется над прозвищем, которым сам же меня наградил. – Хотя нет, должна же быть уменьшительно-ласкательная форма… чертов дойч, со школы его не вспоминал! Будешь Зольдатхен, это вроде женское окончание, зато уменьшительное… и наверняка ласкательное.

– Я сейчас выбью тебе правый глаз.

– Почему именно правый?

– Могу и левый, мне не жалко, правда.

– Но ты упомянул именно правый! – пьяный Зулук страшный зануда, гораздо страшнее своей трезвой версии. – В этом обязана быть какая-то логика. Обоснуй свой выбор!

– Хорошо. Он мне, в отличие от левого, не нравится.

– А левый, получается, нравится? Тебе нравится левый мужской глаз… что бы на это сказала карательная психиатрия и сам дядюшка Фрейд? Ты знаешь, девятый скотч помог мне узреть истину – ты латентный…

Мне известно только одно оскорбление, начинающее на «латентный», и за такие слова на Урале принято бить в морду. И я бью в морду, ведь я сторонник правильных традиций.

Зулук слетает с высоченного табурета, в полете прихватывая сидящего по соседству бота. Вместе они грузно бухаются на неприятно твердый пол. Они ругаются и стонут, но верю я лишь одному из них. Настоящему и живому, пусть и конченому шизу. Подаю маркизу руку:

– Вставай, проклятьем заклейменный.

– Твоя неприкрытая враждебность, характеризует тебя с далеко не лучшей стороны, – бормочет опрокинутый наземь Зулук, но помощь, между тем, принимает. – А немотивированная агрессия указывает на неудовлетворенное либидо, способное на…

– Не делай мое неудовлетворенное либидо еще и раздраженным, – предупреждаю я крайне убедительным тоном.

Зал вдруг приходит в движение, люстры раскачиваются, с потолка что-то сыплется в тарелки и бокалы, звенит стекло… И даже бармен выглядит удивленным.

– Землетрясениееее?!! – кричит Зулук в новом падении, накренившийся табурет сбрасывает своего неловкого седока. Я с трудом удерживаюсь на месте, цепляюсь двумя руками за стойку.

– Химик, что за херня?

Испуганный парень делает пассы конечностями, пытаясь усмирить взбесившийся бар, – интерьеры сменяют друг друга словно в калейдоскопе, но тряска продолжается, стены ходят ходуном, бутылки с драгоценным содержимым летят на пол, стекло превращается в осколки, ароматный алкоголь – в зловонные лужи.

К чему я совершенно не готов, так это к довольной физиономии Зулука! Этот псих, еле поднявшись на непослушные свои ходули, громко смеется, театрально держась за живот. Так делали плохиши в скверных западных мультиках…

– Зул, какого черта?!

– Зольдатхен, ты тупой, как пробка! – вместо объяснений маркиз принимается водить хороводы с самим собой. – Праздник к нам приходит! Праздник к нам приходит!

– Зул!

– Время, Солдатик, время! – он хохочет, наворачивая еще один круг. – К нам стучится само Настоящее! Скоро весь наркоманский вертеп накроется медным тазом!

– Прекратите это! Прекратите, умоляю! – визжит Химик, я и не думал, что он способен орать таким диким фальцетом. Интересно, чего он требует от Зула? Прекратить танцевать – а Зул отвратительный танцор, что правда, то правда – или винит его в землетрясении?

– Не могу, паря! – маркиз задирает руки и прыгает на одном месте. Ужасная пластика, никакого понятия о красоте танцевальных движений. – По твою душу пришел наш пушной транспортный зверек! И он свернет гребаную башню к едреням, пока не доберется до нас.

Зверь? Броня устала ждать наездников и пошла их освобождать? Какая умничка!

– Так нельзя! – фальцет Химика превращается в нечто запредельно высокое, умных музыкальных слов для таких нот я не знаю. Скажу проще – недорезанные свиньи так не визжат. Не умеют. – Он убьет всех!

– Так выпускай нас, дружок, – моей улыбке позавидовал бы сам Джокер, губы растягиваются от уха до уха. – И мы успокоим зверька.

– Я не могу!

– Очень жаль.

– Остановите его! Если башня рухнет, нас всех засыпет!

– Спаси себя сам. Всего делов-то, открыл двери, выпустил пару недовольных клиентов и бухай спокойно дальше, хоть до морковкиного заговенья.

– Яааа нееее могуууу! – некогда надменный и самоуверенный бармен рыдает, как баба. Жалкое зрелище.