Андрей Гребенщиков - Голоса выжженных земель

– Пять-Шесть, ты свободна, – доведя Летицию до вчерашнего кабинета и получив от его хозяйки однозначный приказ, Молчунья немедля покинула помещение.

– Присаживайся, Лю, – Настоятельница указала ей на одинокий стул напротив массивного деревянного стола, за которым в данный момент и заседала.

– Что ты знаешь о Сестрах Печали? – похоже, хозяйка кабинета не признавала длинных вступлений.

– Ничего. Я о них… от вас услышала только вчера.

– От вояк, что доставили тебя сюда?

Лю утвердительно кивнула.

– И что они рассказывали?

– Ничего конкретного, – девушка развела руками. Накануне она не успела толком разглядеть кабинет, но сегодня он поразил ее обилием книг. Они занимали все видимое пространство в комнате, закрывали стены от пола до потолка, шкафы и стеллажи буквально ломились под их тяжестью. – У вас богатая библиотека…

– Это все труды по медицине: классической, народной, нетрадиционной. Есть даже несколько современных работ, я написала их сама, – лицо Насти на мгновение смягчилось, но тут же обрело прежние каменные черты. – Так что конкретно вояки говорили о Сестрах?

– Они вас боятся. Не понимают, а потому опасаются. Но вроде бы без агрессии… Вы не враги, скорее непростые союзники, – Лю вопросительно поглядела на женщину, оценивая правильность своей догадки.

– Мы ни с кем не воюем, никому не угрожаем, – Настоятельница не впечатлилась проницательностью москвички. – Мне нужно, чтобы ты осознала, кто мы и что мы, – это важно для дела! Надевай халат.

Женщина вручила Летиции белый медицинский халат, сама натянула поверх своих черных одежд – она была одета в темные брюки и водолазку с высоким, скрывающим горло воротом – точно такой же.

– Ступай за мной. Устрою тебе небольшую обзорную экскурсию.

Они шли по коридору, которым Молчунья вела Лю к Настоятельнице. Но на первой же развилке свернули и, пройдя сквозь незапертые двери, оказались в просторном помещении. Здесь царил полумрак, и девушка не сразу сориентировалась внутри. Но не успела задать вопрос – Настя приложила указательный палец к губам, требуя соблюдать тишину. Затем кивнула: «Смотри внимательно».

Когда глаза привыкли к темноте, в слабом приглушенном свете Летиция различила ряды маленьких одноместных кроваток, разделенных между собой какой-то сложной аппаратурой. Настоятельница жестом подозвала ее к ближайшей кровати, и девушка смогла рассмотреть лежащего там крохотного человечка… Ребенка! Болезненно бледного, с синеватой, почти прозрачной кожей, сквозь которую отчетливо проступали слабо пульсирующие вены и капилляры.

Хозяйка провела гостью вдоль всего ряда, ненадолго останавливаясь рядом с каждым спящим ребенком. Все они были примерно одного возраста – лет по пять-шесть – и не сильно отличались по виду: больные, слабенькие, бездвижные…

Засмотревшись на маленьких пациентов, Лю едва не врезалась в стоящую возле стены фигуру. Это оказалась женщина, затянутая во все белое – белые медицинские брюки, длинный халат до колен, стерильная маска на пол-лица и все того же цвета шапочка на голове. Врач (или медсестра?) на визитеров никак не отреагировала, будто вовсе никого и не заметила.

– Извините, – прошептала Лю, но ответного внимания так и не заслужила.

Вернувшись в коридор, Настоятельница вполголоса сказала:

– Эти детки, все без исключения, должны быть мертвы уже несколько лет. Все они смертельно и безнадежно больны… А мы лишь выигрываем для них немного времени. Сколько можно держим старуху с косой подальше от невинных душ. Ты понимаешь?

Летиция честно замотала головой, она не понимала.

– Это не больница. Хоспис. Тебе знакомо слово?

– Да, «последний приют для обреченных», – Лю слышала от стариков о домах скорби.

– Умная девочка, мне это нравится. Правда, домами скорби до войны чаще именовали дурдомы, но не суть. Основное ты ухватила.

– Но зачем? – вырвалось у Летиции.

Настя ответила не сразу. Она неопределенно махнула рукой в сторону коридора и задумчиво произнесла:

– Здесь таких палат великое множество… И везде дети. Спящие, плачущие, есть те, кто уже не может проснуться. Среди них мой сын. Пока он жив, жива и я. Это достаточное основание, на твой взгляд?

Не дожидаясь слов Летиции, Настоятельница взяла ее под руку:

– Дальше не пойдем, все, что нужно, ты уже увидела.

И повела девушку обратно в кабинет.

– Кого можно, мы лечим. До Катастрофы я считалась перспективным специалистом, подающим надежды. За двадцать последних лет все возможные перспективы, как могла, я оправдала, теперь подаю надежды другим…

Они вошли в комнату Настоятельницы, и та усадила Летицию на стул, сама же вернулась за свой помпезный стол.

– Я многому научилась. Новые времена не только отбирают у нас прежние возможности, но и кое-что дают взамен. Как считаешь, за счет чего существует наш Приют? Кстати, чай будешь?

На первый вопрос Лю ответила, пожав плечами, на второй согласно закивала.

Настя щелкнула выключателем электрического чайника.

– Больше всего люди боятся трех вещей: смерти, старости и боли. Со смертью мы, Сестры, ведем неустанный бой. Пусть неизбежно проигрываем, но огрызаемся и сопротивляемся изо всех сил. Старость – здесь наши успехи посерьезней, я кое-чего достигла в практической геронтологии, и теперь все окружающие царьки, генералы и прочие бонзы мои постоянные клиенты. Боль мешает рабочему трудиться, а солдату воевать – и вновь начальники платят мне, чтобы я вернула их подчиненных в строй. Итого: зарабатываем мы на боли и старости, а все заработанное вкладываем в борьбу со смертью. Я доступно излагаю?

– Да, вполне. Интересная формула.

– Хорошо, ты вновь радуешь меня. Мы боремся не со всякой смертью, взрослому человеку отведен срок, который справедлив и, как правило, достаточен. Но дети… Здесь я сдаваться не собираюсь. Большинство из деток, а это процентов девяносто из всех пациентов, умирают от лучевой болезни. Я многое умела лечить, еще большему научилась – мутации, что животные, что растительные, наделили врача и фармаколога новыми, часто экстраординарными средствами, однако сучья лучевая не поддается мне, ничего не могу с ней поделать, только продлить мучения. И наблюдать, как увядают те, кому так и не суждено расцвести… Ничто так не бесит, как беспомощность, поверь мне.

Чайник закипел и, чем-то щелкнув внутри пластикового корпуса, отключился.

– Пьешь кипяток?

– Да… Настя, – произнесла Летиция и смутилась. – Мне очень неудобно звать вас по имени. Даже если это всего лишь прозвище.

Настоятельница хмыкнула – то ли насмешливо, то ли удивленно. Достав из стола две большие черные кружки без рисунков, налила в обе заварки из стеклянной колбы.