Андрей Валентинов - Механизм Времени

Дождавшись, пока Волмонтович добьет "Умирающего дитятю" до конца, Эрстед шагнул к беседке. Собаки, как по команде, повернули головы в его сторону. Глаза зверюг светились фосфорическими огоньками.

Князь снял очки. Его взор сиял ярче собачьего.

— Простите, что вторгаюсь с грубой прозой. Нас зовут отужинать.

— Благодарю, — Волмонтович кратко, по-военному, поклонился китайцу, чем вызвал ответную серию поклонов. — Я в вашем распоряжении.

Собаки недовольно заворчали.

Стол потрясал разнообразием еды. Жареные голуби, колобки с тмином и барбарисом, плошки с зеленью и копчеными свиными ушами, миски с губчатой массой древесного гриба — и в центре, генералом на плацу, высилась бутыль в оплетке из ивовой лозы.

Цзиньши наполнил три чарки. Травяной аромат защекотал ноздри. Цвет напитка понравился Эрстеду — желто-бурый, с прозеленью, как болотная тина. Осталось выяснить, какова ханжа на вкус.

— Выпить чарочку, согревшись у огонька — разве не счастье!

Тост старца не уступал изречениям Кун-цзы. Да и ханжа оказалась прекрасна.

— Выпив чарочку, выпьем и парочку! — датчанин не ударил лицом в грязь, откупорив флягу. — Господа, привет из далекой Шотландии! За процветание науки!

Лю Шэнь принюхался.

— Какой оригинальный запах! Вкус... О-о-о! В Шо Лан Ди знают толк в выпивке. Не поделитесь рецептом?

Эрстед улыбнулся. Приятно найти человека, который по достоинству оценит "Laphroaig" — букет торфа, грубой кожи и дыма. Химик химика видит издалека!

— Этот нектар производят перегонкой ячменного солода, подсушив его на тлеющем торфе.

— Копчение на торфе? Надо будет попробовать...

На князя алкоголь действовал так же, как и опиум — никак. Одна лишь водка, настоянная на перце и чесноке, приводила Волмонтовича в мечтательное состояние. А при надлежащей дозе выпитого — в прострацию, граничащую с летаргией. Однако закусками князь пренебрегать не стал. Он потянулся к зловещего вида грибу; рукав сюртука задрался...

Глазам Лю Шэня предстал тонкий браслет на запястье князя. Взгляд цзиньши прикипел к украшению, словно китаец узрел венец Яшмового императора.

— Прошу прощения за дерзость... Это ведь "серебро Тринадцатого дракона"? Сей браслет, полагаю, не одинок?

Эрстед перевел вопрос Волмонтовичу. Вместо ответа князь продемонстрировал хозяину второй браслет на левой руке.

— И на щиколотках?

Князь кивнул, поняв вопрос без перевода.

— Вы — великий мастер ци-гун, господин Эр Цэд, — "продвинутый муж" взялся за бутыль. — Теперь я понимаю, отчего вас рекомендовал почтенный наставник Вэй. Полагаю, наш разговор про А Лю Мен не исчерпан.

За окном завыли собаки.

1

Гавань Наха кишела кораблями.

Ближе к скалам кучковались джонки из Фучжоу и Кантона, груженые посудой. Паруса — верней, рисовые циновки, заменявшие паруса — были спущены. На балконах, украшавших высоко поднятую корму, дремали пьяные капитаны. Середина лета — тихое время. Дожди — пустяк, а до сезона тайфунов — считай, месяц.

Жара утомила морских волков.

Севернее, повернувшись задом к исконным врагам, сгрудились японские джонки. Похожи в профиль на рыбьи головы, встав дугой, трехмачтовики защищали мелочь — с драконьими мордами на бушпритах. Сбоку притулился голландский барк: взят на абордаж близ Филиппин, в проливе Баши, он быстро сменил название с "Vader Haasse" на "Когарасу-мару".

Пираты-вако, тигры морей, заходившие даже в Янцзы, на Утине чувствовали себя хозяевами. Но камнеметы стояли, разряжены, и малые пушчонки вдоль бортов мирно зевали, уставясь в небеса. Остров свято блюл нейтралитет. Начни заварушку — возьмут к ногтю. Королевский дом Сё — а главное, беспощадный клан Сацума, истинный владыка королевства — обид не забывает.

Океан с овчинку покажется.

На лучших стоянках расположились два фрегата: французский и Соединенных Штатов. Англичане вчера отчалили, разочарованные уклончивой позицией короля. Угрожая внешней агрессией — естественно, не своей, а "коварного противника"! — все наперебой стремились заключить с Рюкю выгодный договор.

Природа сделала архипелаг нищим. Рыба, кораллы да черный жемчуг, какого больше нет нигде — вот, собственно, и все. Рудные месторождения, золото, пахотные земли и строительный лес достались другим. Единственное, что упало с неба в руки островитян — выгодное место под солнцем.

Этого хватило, чтобы в Ямато прозвали Утину — островом сокровищ.

В порту кипела работа. Грузчики сновали туда-сюда, волоча тюки. Под навесами велись переговоры. Сделки заключались сотнями. Чиновники следили, чтобы ни одно зернышко, ни один веер не остались без учета. Оформлялись бумаги на отъезд: купцы с лицензией и молодежь, официально едущая на учебу в Китай, толпились возле проверяющих.

Посланникам двора выдавали документы отдельно.

Покинуть остров, не имея пропуска, рискнул бы лишь самоубийца. Ослушание строго каралось. Даже с рыбаков, унесенных бурей, по возвращении спрашивалось всерьез. Буря — бурей, а закон — законом. Если каждый начнет плавать, где вздумается, далеко ли до бунта?

Местные лодчонки-янбару болтались с краю, у камней, покрытых зеленью. Дрова, доставленные с островков Курама и Осима, успели выгрузить и увезти на телегах. Команды обедали. Чавканье матросов неслось аж до замка Сюри, резиденции королей.

Здесь располагались самые дешевые харчевни. Их и харчевнями-то назвать было стыдно. Так, голое место, продавец с корзинами, и две-три циновки на земле. Садись, жуй да беги дальше.

Зато орали кормильцы за десятерых:

— Тянпуру! Свежий тянпуру!

— Лапша с луком!

— Суп из свиных ножек! Горячий, жирный!

— Моцу! Моцу с печенкой!

— Рис? У кого-нибудь есть вареный рис?

Продавцы дружно расхохотались.

Молодой китаец, интересовавшийся рисом, вжал голову в плечи. Он не понимал, отчего над ним смеются. Румянец, длинные ресницы, гладкая кожа — китаец был бы похож на девицу, когда б не широкие плечи да ладони лесоруба.

— Рис очень дорогой, — сжалился над беднягой старик-торговец, маленький и юркий, как обезьяна. — Это у вас рис... А у нас каша.

— Из чего каша?

— Из сладкого батата с просом. Дать миску?

— Да. И вот это...

— Рыбные колбаски. Две? Три?

— Три.

— А платить чем будешь?

Парень снял шапку, действительно оказавшись девицей. Черные волосы рассыпались по плечам. Метаморфоза не удивила старика. Торговцы повидали всякого. Обратись китаец демоном-марэбито, и то никто бы бровью не повел.

Купит демон миску каши, и ладно.

— Вот, — девица полезла под куртку, достав заколку из нефрита. — Хватит?

— Ха! — обрадовался старик, подпрыгивая. — На тебе, красавица, колбаски! На тебе кашки... Риса просила? Дадим и риса...