Андрей Валентинов - Механизм Времени

Горсть денег, взятая в сундучке Ху-покойника, ушла на проезд. Это не волновало Пин-эр. Она не думала, на что будет жить, попав на Утину. Она думала, как будет жить.

И знала заранее — как.

Проклятый Мацумура явится к ней. Доброй волей, не иначе. Отец пришел к рюкюсцу сам, на злополучную площадь. Значит, все повторится. Только исход будет другим. И дочь вернет похищенную честь обратно в семью.

История с пьяницей — добрый знак. Точно так же держал тигра за уши богатырь У Сун, сражаясь со зверем на перевале Цзинъян — и молотил кулаком по голове, пока тигр не издох. Небо благосклонно к упорным.

Собака шла по следу вора.

— Ведомая местью, от мести сбежишь...

Пин-эр остановилась.

Она устала и вспотела. Жара, влажный воздух — климат острова не благоволил к гостям с севера. Рощу она успела миновать. По обочинам дороги тянулись мангровые заросли. Пятнистой шкурой хищника мелькал орешник, обещая знатный урожай. Высились пальмы, удивительные и надменные.

Часть пальм лежала, повалена ветром — буря не терпит гордецов.

Дорогу Пин-эр преграждала женщина средних лет — в белых одеждах, в головной повязке цвета снега. Ее шею украшало ожерелье из нефрита. Казалось, заколка, отданная за миску каши, сбежала от торговца к новой владелице, где и разрослась в целую гроздь бусин.

Центральная бусина формой напоминала коготь.

— Пришла собакой, сбежишь от пса. Это справедливо. Можно уйти от врага. От палача. Даже — от смерти. Но нельзя уйти от справедливости.

Говоря, женщина мелко подергивалась всем телом.

— Кто ты? — спросила Пин-эр. Страха она не испытывала.

— Юта. Юта-синма.

— Это имя?

— Нет.

Увидев, что девушка не поняла, женщина перевела на китайский:

— Трясучка.

— Шаманка?

Пин-эр вспомнила, что даос, друг отца, рассказывал: шаманы, которые мало трясутся во время камлания, считаются слабыми. Контроль духовной силы, когда божество нисходит в человека, выглядит жутко для непосвященного.

— Да. Это моя роща.

— Ты одержима?

— Разве не видно?

— Ты пророчишь?

— Не знаю. Не мне решать.

— Мне повернуть обратно?

— Зачем спрашивать, если не повернешь?

— Тогда не загораживай мне путь.

— Путь? — шаманка расхохоталась низким, мужским голосом. — О боги! Взгляните на эту дуреху! Кто же силой гонит мстительных духов? Кто укрощает их властью? Мстительного духа изгоняют вежливостью и сочувствием...

Продолжая хохотать, приплясывая и содрогаясь, она исчезла в зарослях. Но долго еще из глубины доносился смех, и возгласы: "Путь! Она сказала: путь..."

3

На террасе замка Сюри сидел каллиграф.

В задумчивости он смотрел на океан, открывающийся с высоты. "Четыре драгоценности кабинета" ждали на низком столике — кисть, чернильница, тушь и бумага. Но каллиграф не спешил приступить к делу.

Он любовался волнами.

— Так ты не пойдешь? — спросил самурай, стоявший у перил.

— Нет.

— Она ждет тебя, Мацумура. Я уверен: ей нужен ты.

— Ты прав, друг мой, — ответил каллиграф. — Она ждет меня. Вот поэтому я и не пойду.

— Но почему?!

— Взгляни на воду. Когда нет ветра, океан пишет в стиле "гёсё" — полукурсивом. Линии плавные, скругленные, как очертания женского тела. Стоит ветру усилиться, и стиль меняется на "сосё" — курсив. Стремительное, размашистое движение, кисть не отрывается от бумаги... Лишь во время бури океан пишет "уставом", отделяя одну линию от другой. Я не люблю бурю.

— Ты? Который сам — буря? Все говорят...

— Не повторяй глупости. Даже если их говорят все.

Самурай поморщился. Каллиграфия и океан мало заботили его. А склонность Мацумуры отвечать на манер дзенских коанов, уводя беседу в сторону, и вовсе раздражала. Мы говорим о серьезных вещах, а не дудим в железную флейту без отверстий!

— Она ведет себя оскорбительно, Мацумура. С китайцами — вежлива и обходительна. Даже приняв вызов, никогда не калечит земляков. Они зовут ее Большой Мамочкой. Но стоит явиться кому-то из нас...

Мацумура улыбнулся, отметив это "из нас".

— Что ты смеешься? — вспылил японец. — Ты самурай, или кто?

— Я — пейтин. Служилый человек. Знатный пейтин-доно, если угодно. Среди рюкюсцев нет самураев. Еще нет.

Улыбка исчезла. Каллиграф вздохнул. Он понимал: это ненадолго. Рано или поздно Рюкю лишится статуса королевства, превратясь в японскую провинцию. Мацумура заранее представлял, как это произойдет, и горевал, не в силах изменить судьбу мира.

Тем же способом бандиты берут под контроль лавку на базаре.

На рейде Наха стоят корабли далеких стран. Их капитаны добры и предупредительны. Они предлагают защиту, наперебой обвиняя соседа в агрессивных замыслах. Капитанам вежливо отказывают, но они настойчивы. Обычное начало конца. Сейчас — редкие, скоро корабли далеких стран зачастят на Утину. Послы, шпионы, торговцы, солдаты. Начнутся стычки с чужими матросами. В ответ король прикажет усилить гарнизон.

И начнет подписывать мирные договора — один за другим.

Тогда вмешается микадо — кто б ни сидел в тот черный день на троне Ямато! — и велит прекратить отсылку дани в Поднебесную. Следующим шагом станет ввод в королевство японских войск. Арест короля; наверное, почетная ссылка в Токио. Еще шаг — война двух империй, островной и материковой, за лакомый кусочек. Но война уже ничего не изменит.

Лавка взята под контроль — и быстро обнищает.

Мацумура надеялся, что не доживет до этого. Он не знал, что надежды — тщетны. Боги смеются над людьми. Кое-кому они даруют долгую-долгую жизнь, чтобы смеяться долго-долго. Доживет, личный телохранитель трех королей, с лихвой доживет, и увидит своими глазами...

— Пейтин, самурай! — возмутился японец. Его звали Исэ Нобутака, и он служил в местном представительстве князей Симадзу, в свите дзайбана бугё — наместника клана Сацума. — Слова разные, а мы — одинаковы! У нас мечи за поясом!

— Нет, друг мой. И мы разные, и наши мечи. Ваши дома — легкие, с перегородками из бумаги. Их проще восстановить после землетрясений. Наши дома — из камня, а крыши — из черепицы. Они выдерживают натиск тайфуна. Вы предпочитаете рыбу, мы — свинину. Ты называешь мой остров Окинавой — "Веревкой-в-море". А это всего лишь наше старое название — "Адзинава", "Место рыбной ловли вождя". У вас зимой выпадает снег. А я впервые увидел снег по дороге в Пекин. И наконец...

Помолчав, Мацумура тихо подвел итог:

— Вы — закрыты от чужаков. Мы — открыты для гостей. Разные, очень разные. Не беспокойся, это скоро закончится.

— Оставим споры, — Исэ внезапно успокоился. — Честь всегда остается честью. Ты обязан принять вызов!

— Вызов? А что, был вызов?

— Конечно! Ее поведение — вызывающе...

— Я знал, что нравлюсь женщинам. Моя жена еще до свадьбы бурно проявляла свою любовь. Однажды я хотел поцеловать ее тайком. И очнулся через два часа, привязан к дереву. Никогда не думал, что меня, женатого на дочери мастера Ёнаминэ, станут сватать к дочери мастера Вэя...