Ярослав Бабкин - Каменистая дорога

— И вам это удаётся? Не испытывая никаких чувств?

— Эмоции тоже химеры. Пустые и бессмысленные. Отвлекающие от главных целей. Человек обязан стать победителем своих страстей. Лишь тогда он будет в силах подняться над заблуждающейся массой, найти свой путь и указать направление другим, если те захотят его увидеть.

— А если не захотят?

— Это их личный выбор. Очень часто заблуждаться намного приятнее.

— Неужели вы смогли победить свои страсти? — поинтересовался Юл.

— Почти. От этого меня иногда называют злым, но это не так. Во мне нет зла. Как и нет добра. Я лишь делаю то, что считаю нужным и всегда выбираю для этого самый эффективный способ. Кто-то может полагать эти поступки злыми, кто-то добрыми. А на самом деле они лишь результат выбора рационального пути. Не далее как перед отъездом мне пришлось переставить местами два бокала. Уверен, многие увидят в этом самые разные мотивы, а на самом деле всё предельно просто. Мне нужно было решить проблему, я её решил. Не задумываясь о том, как кто-то может это оценить…

— Не могу ничего сказать о сервировке, — заметил Юл, — но подобный прагматизм редко нравится окружающим.

— А мне нет до них дела, — пожал плечами его собеседник, — величие человека в том, чтобы подняться над толпой.

— Выше летишь, глубже падать, — не удержался Куто, — я не большой мастер красиво говорить, но всё же вот что скажу. Я ходил в море много лет и знаю, что человек перед океаном — ничто. Кит может убить его одним движением хвоста, а акула перекусит человека пополам, быстрее, чем я успею прожевать этот бутерброд. Но в своей жизни я повстречал сотни китов и акул. И я еду сейчас с вами в этом поезде, а те киты и акулы давно пошли на мясо и ворвань… Только потому, что я был не один. Море быстро отучивает от склонности жить в одиночку.

— В чём-то он прав, — Юл облизнул ложечку, — играть без правил хорошо лишь тогда, когда все вокруг этим правилам следуют. А иначе всё становится крайне скверно. Можете мне поверить. Даже самым героическим рёбрам не удастся выстоять против дюжины пар кованых сапог. Правила — великое изобретение человечества. Их можно обходить, если они несовершенны, но их не стоит пытаться разрушить. Правила мы должны чтить. Для собственной же пользы…

— Это мещанский резон. Сохранение общества ради него самого, — скептически хмыкнул собеседник, — мы восхваляем свободу и независимость, но стыдливо отказываемся доводить идею до логического конца. Мы радуемся свободе от власти, но пугаемся свободы от общества.

— Любая идея, доведённая до логического конца, есть абсурд, — Юл протёр серебряную ложечку салфеткой и положил к остальным столовым приборам, — каждый хочет иметь больше денег, чем остальные, но будет ли он счастлив, если соберет себе все деньги и окажется в мире нищих?

— Ваша философия лишена необходимой логической законченности, господин Пикаро. Не доведённая до логического конца идея неполноценна.

— А кто сказал, что мир должен быть прост и логичен?

Когда они вернулись в купе, Куто заметил.

— Странный тип, этот Прокоп…

— Немного, — кивнул Юл, — кстати говоря, я между делом одолжил у него одну из тех визитных карточек, что он держал в кармане. Рассчитывал найти его в Констайне. В конце концов, этот малый вроде бы знает город… вдруг пригодится.

Он протянул Куто маленький кусочек картона. На том значилось:

Винкель Бластенхаймер. Пиротехника и взрывчатые вещества. Змеиный переулок, д. 2. Констайн.

— По-моему, это не его визитка, — проворчал Куто.

— Скорее всего. Но уж что было…

Юл достал из кармана ещё и серебряную ложечку, покрутил в руках, не зная куда деть и, наконец, убрал обратно.

— А это пусть будет сувенир…

Полицмейстер опустил заявление и хмуро поглядел на комиссара Оскара. Было уже довольно поздно, и глава полицейского управления позволил себе не только снять китель, оставшись только в форменном жилете, но даже закатать рукава рубашки.

— Ты с ума сошёл, Оскар?

— Позволю себе заметить, ваше…

— Помолчи. Ты что, решил, что у меня здесь туристическое агентство? Может тебя ещё на пару месяцев на Бирюзовое взморье отправить? Или на воды в Монтебаден?

— Исключительно по следственной необходимости, господин полицмейстер.

— В Констайн? Ты вообще как себе это представляешь? Прихожу я к полицей-президенту и докладываю, дескать, мои комиссары по курортам из следственных надобностей разъезжают? Угадай с трёх раз, что он мне ответит. Значит, вот что. Забирай свою писульку, и сделаем вид, что я её никогда не получал…

— Позволю себе обратить ваше внимание, что в этой поездке, я рассчитываю захватить Флипо Чекалека. Ну и попутно раскрыть одно убийство, одно покушение на убийство, одно похищение и возможно ещё пару более мелких преступлений…

— Чекалека? Ты? Захватить?!

На лице полицмейстера отразилась сложная гамма чувств.

— Я уже практически схватил его здесь, но в самый последний момент преступнику удалось скрыться, — поморщился комиссар, — однако я совершенно уверен, что в следующий раз мои планы сработают как надо, и Чекалек будет схвачен.

— Ты уверен… — полицмейстер встал и прошёлся по кабинету, — как-то не припоминаю такого, чтобы твои планы работали как надо. Однако если ты действительно его схватишь, это будет бомба… в переносном смысле, конечно. Мы натянем нос самим жандармам, которые его упустили. Большое дело, определённо большое…

— Причём дело, осуществлённое вашим отделом, господин полицмейстер, осмелюсь заметить.

— А если нет?

— Такого не может быть. Комиссар Оскар возьмёт его живым или мёртвым.

— Ты опять говоришь о себе в третьем лице, комиссар? А, ладно… Но учти, если вернёшься с пустыми руками можешь заранее считать себя безработным. И да — на пенсию в этом случае даже не рассчитывай.

— Мне понадобится мой стажёр…

— А десятка жандармов тебе не понадобится? Ладно. Бери стажёра. Но командировочные получишь только на одного… — полицмейстер опустился за стол и широким росчерком подписал бумагу, проворчав себе под нос, — в конце концов, дело беспроигрышное — или ты ловишь Чекалека, или я тебя, наконец, то вышибу без выходного пособия. Всё польза.