Ник Перумов - За краем мира

— Svet, — сказала она. Сказала на языке этих неведомых Rooskies.

Все пять пальцев послушно увенчались золотистыми коронами огоньков, словно Молли держала пять зажжённых свечей.

— Smotrite, gospozha Starshaya…

Звуки странного языка больше не казались чужими.

— Molodetz! — гаркнула госпожа Старшая, хватая Молли за левую руку. — А теперь идём отсюда. Зверя нечего без нужды беспокоить.

Как ни странно, но, когда они выбрались на поверхность, их встретило ночное небо, великая и страшная бездна, только, в отличие от пропастей земных, поистине не имеющая дна.

— Теперь не боишься? — Сухая рука старой колдуньи обхватила Молли за плечи.

Молли помотала головой.

— Utro vechera mudrenee, сейчас спать ложись, а назавтра…

— Госпожа Старшая! А можно спросить?

— Ну, чего тебе, egoza?

— А почему утро умнее, чем вечер? Я так утром жуть как спать всегда хочу, и не думается вообще!

— Мне тоже, — усмехнулась Старшая. — Наше, колдовское время — ночь. С давних времён это повелось. Но люди привыкли так говорить, ну и я за ними.

Они шли ко двору госпожи Старшей, и головы на частоколе почтительно замолкали, разве что какая — то из них едва слышно пыталась подольститься.

После подземелья Зверя дела у Молли с Землёй и впрямь пошли на лад. Нельзя сказать, что все затыки, препоны и прочее исчезли как по волшебству, но заклятия теперь хотя бы не теряли форму, а госпожа Старшая перестала хмуриться и выразительно поглядывать на кадушку с пучком розог.

"И чего пугали меня они все? — раздумывала Молли. — И Таньша, и госпожа Средняя… чего тут такого уж страшного, у госпожи Старшей? Ну, всыплет порой по заднице, ну так ведь без злобы и за дело! Я б, наверное, сама себя тоже за такие глупости б выпорола. Чего тут страшного?.."

А спустя всего лишь два дня к ним в ворота постучали.

Хорошо одетый, в новом touloupe, расшитом по вороту низу и обшлагам, дородный краснолицый путник с большими усами и большим же животом. Он шёл пешком, ведя за собой пару мохнатых лошадей под вьюками. Вид у него был растерянный и напуганный — чего вообще — то в стране Rooskies Молли почти не видывала.

Госпожа Старшая высунулась из окна, несмотря на холод. Крикнула:

— Gei, dobryi molodetz! Chego pozhaloval? Dela pytaesh' ali ot dela lytaesh'?

Молли с грехом пополам могла понять, что старуха осведомляется, с чем явился незваный гость. Ответ его девочка не уразумела уже совсем, но, судя по тому, как вдруг нахмурилась колдунья, ничего хорошего слова его в себе не содержали.

— Та — а–ак, — протянула она сквозь зубы. — Кажется, придётся тебе кое — что увидеть, мисс Моллинэр. Кое — что такое, что даже я б не сразу стала тебе показывать. Верея старая меня до этого только на второй год допустила, невесть сколько веников об меня до того изломав, пока не сочла, что я готова. Но… ничего не поделаешь, мисси, взявшись за гуж, не говори, что своя рубашка ближе к телу.

Молли стало не по себе.

— Ступай огонь разожги. В подвале.

Девочка повиновалась. Хотя в животе вдруг сделалось очень нехорошо — уж больно Молли не нравился взгляд госпожи Старшей. Сухой, режущий, беспощадный.

…Огонь в очаге уже жарко пылал, когда Старшая спустилась в подвал вместе с гостем — его густые усы обвисли, все мокрые, лихорадочно дёргался кадык. Он боялся, смертельно боялся и отчаянно потел, капельки сбегали вниз по вискам и щекам, срывались с пористого мясистого носа.

В нём была сила, Молли ощутила это мгновенно. Наверное, подобно тому, как мама сразу же ощущала, болеет

Молли или нет, даже не прикоснувшись к её лбу и не имея врачебного факультета за плечами, как у папы

В человеке была сила, и он тяжко маялся ею. Маялся, словно от вздутия кишок, если не от их же заворота.

— Не может направить. Не может совладать, — вполголоса бросила колдунья, продолжая всё это время выспрашивать гостя на языке Rooskies. — Беда близко, Молли. Будешь мне помогать. Надумаешь в обморок падать или, не знаю, тошниться — сама о себе позаботься, матрасик принеси, чтобы не ушибиться, или там кадушку, грязь не разводить.

Молли судорожно кивнула.

Человек, косясь на девочку, снял пропотевшую рубаху, оставшись в коротких холщовых портах до колен. Одежда была хорошей, белой и чистой, явно только что надетой, но уже успевшей промокнуть почти насквозь. Он пытался ухватить госпожу Старшую за руку и что — то спрашивал, спрашивал тонким умоляющим голосом.

Старая колдунья только хмурилась, отвечала коротко и односложно.

Da. Nyet. Uvidim…

А потом человек оказался распростёрт на широком столе, и на запястьях его с лодыжками захлестнулись широкие ременные петли. На ногах их затягивала Молли, и руки у неё тряслись.

— Сила. Дикая. Скоро сгорит, — по — прежнему вполголоса бросила госпожа Старшая. — Смотри сама в него, Молли, смотри! Смотри, как… как Средняя учила, чего уж, сегодня можно, так тебе проще. Давай, локоть — ладонь — тепло в пальцах…

Молли послушно проделала всё, что от неё потребовали.

— Теперь, как я скажу, в курильницы травы кидай, — распорядилась Старшая.

В подвале запахло мягко и сладковато. Старшая что — то шептала на ухо человеку, и судорожно напряжённые его мускулы расслаблялись. Она положила обе ладони ему на грудь, слегка нажала — Молли почудилось, что такими движениями гончар уминает глину.

— Ланцет, — ровным голосом сказала Старшая, и Молли, обмирая от страха, вложила ей в протянутую руку острое стальное лезвие.

Старуха занесла скальпель над грудью впавшего в забытье человека и резким, уверенным, жестоким движением сделала первый надрез.

Молли стошнило всего три раза. И упала в обморок она всего один раз. Упала в обморок, из которого её неожиданно вывела кошка Ди, вспрыгнувшая на лицо и отчаянно лизавшая ей щёку.

Госпожа Старшая закончила. Она стояла с непроницаемым видом, и стол перед ней был залит кровью. Подле ног старой колдуньи стояла пара деревянных вёдер, полных горячей воды.

— Помогай, — сухо бросила ведьма.

Молли шатало. Голова кружилась, в глазах стояли алые круги.

— Вот так и только так. — Старшая не глядела на юную ученицу. — Будет теперь жить, пользу земле и роду приносить. Людей охранять, тварей… всяких отгонять станет.

Молли только и смогла, что молча кивнуть. Дар речи она утратила напрочь.

— Вот потому — то, милая, — Старшая взялась за тряпку, — Средняя сестрица моя никогда меня не заменит. Как бы ни пыталась. Не сможет. Себя в чистоте блюдёт. О своей совести заботится. Бедолага этот пришел, спасения ища. Ну, мы его и спасли… а что прежняя жизнь для него кончилась — так это уже другое дело. Главное, что он теперь если кого и погубит — так исключительно на пользу дела. Понимаешь, о чём я, Молли Блэкуотер?