Александр Бутенко - Если бы Конфуций был блондинкой

Что осталось? Ну, только Москва-Сити, как памятник.

Я называю это место «пять минут Токио». Это одно из любимых моих мест в Москве.

Оно ровно такое же, как наша страна, наша эпоха. Блестящее и убогое одновременно. Обречённое на насмешки потомков. Наследие «нулевых». Нулевое наследие.

Пока мы говорили о лихих 90-х – мы просрали нулевые.

Ну, хоть суши поели, на корпоративах поплясали, коллекционный марочный коньяк попробовали.

Ещё одна эпоха, которая уже ушла, осталась нами незамеченной.

Кто-то был с нами в это время и навсегда сейчас ушел. А мы даже не можем вспомнить их имена.

«Молоко и сено, что может быть лучше! Всегда думаешь – это я ещё успею. Ещё много будет в моей жизни молока и сена. А на самом деле никогда этого больше не будет. Так и знайте: это была лучшая ночь в нашей жизни, мои бедные друзья. А вы этого даже не заметили».

Камо грядеши: 83, 44

Это Аркадий Иванович Сурин, мой учитель по экономике, так говорил, когда выводил причинно-следственные связи явлений. И лукаво щурился, поменяв из оригинала утверждения одну букву.

Это вообще вечный спор, лишенный причём, как по мне, всякого смысла – бытие ли определяет сознание или сознание определяет бытие. Да оба утверждения справедливы и взаимосвязаны.

Хуже только спор про первородность яйца или курицы – ну понятно же, что первым было яйцо, как первая ступень белкового синтеза. Путём коацервации образовалось первое белковое образование, ставшее прообразом яйца, а дальше уже созревавшие в этом прообразе яйца белковые структуры пошли себя преобразовывать – и через сколько-то там тысяч тысяч лет эволюции (не сразу же, разумеется), совпавших с тектоническим «кипением» планеты, катализирующим реакцию, дело дошло уже до того, что из яиц стало получаться что-то подобное современной курице.

Но это фигня – мы сейчас не об этом, мы о сознании, бытии и битии.

Так вот, сознание и бытие – вещи взаимозависимые. Как история и личности – и так, и эдак. И личности творят историю, и история создает предпосылки для проявления личностей.

Мы все в этом мире – маленькие, жалкие и беспомощные философы. Мы видим крохотные частицы огромной, недоступной нам картины и начинаем считать, что вся картина такая же, как та частица, которую видим мы.

Отсюда все святые войны – одни людишки начинают уничтожать других за то, что они видят другой фрагмент картины мира, хотя картина эта всё равно одна.

Одни назначают свой фрагмент более важным, чем остальные, и дают себе право меряться характерами. Точнее – не характерами. Это меня однажды дети, лет 10—12, спросили, есть ли у меня жена. Я сказал – нет, развёлся. Они понимающе покачали головами – «не сошлись характерами?». Я умилился. И ответил честно – «нет, не сошлись гордынями».

В этом смысле – абсолютно бессмысленны споры. В людских спорах нищие с пустыми карманами спорят с другими нищими с пустыми карманами о том, кто кого богаче.

У нас нет возможности охватить всю картину мира.

Поэтому мы все хватаем себе кусочки картины и назначаем их главными. В соответствии с ними строим свой стиль жизни, свой сценарий. От которого, кстати, практически никогда не отступаем – именно поэтому я смотрю не на то, что человек делает, а на то, как он это делает и зачем.

В этом смысле – любой человек быстро становится понятен, если понаблюдать за ним в мелочах. В глобальных, значимых вещах люди склонны носить маски, играть роли. А вот в мелочах быстро спаливаются.

Забавно – но мы все, каждый из нас, даже когда воображаем себя дико сложными, достаточно примитивны – у нас есть свой сценарий жизни, и всё, что в жизнь приходит, мы обрабатываем уже в соответствии с имеющимся сценарием, с уже сформированными программами поведения.

Никого жить учить не надо – мы все как-то умеем. А те, кто не сумел – уже не с нами.

У нас у каждого есть своё бытие, определяющее сознание. И своё сознание, определяющее бытие.

И кардинально отказаться от них – не получается. Только постепенно корректировать, допуская другие модели жизни, нежели своя, привычная. Исследуя другие жизни, проявляя к людям любопытство – кто как живёт? Как у него устроено? Каких людей он к себе привлекает? Какой фрагмент Большой Картины Мира он сейчас видит?

Можно этого и не делать. И это тоже выбор, достойный уважения.

Но тот, кто теряет интерес к Картине – по сути уже мёртв.

Сошел с игровой доски с нулевой суммой. Его место заняли другие и поехали дальше.

Камо грядеши: 67, 23

Заиграло любопытство – полазить по социальным сетям, посмотреть одноклассников – а кто кем стал?

Чуть стыдливо так, украдкой – словно за чем-то недозволенным в замочную скважину наблюдаю.

Хочется сюрпризов. Чтобы чья-то судьба удивила. Или злорадного удовлетворения, когда чья-то судьба так и не стала яркой – с фотографий смотрит всё то же лицо одноклассника, только чуть потолстевшее, добавившее самодовольства.

Что-то злорадное и гадкое в этот момент шевелится внутри.

Далеко мне до аристократской горделивости, что и мечтать. Не Гагарин я. Не Гагарин.

Просто набрал в соцсетях свою школу и год выпуска, и пошёл смотреть людей.

Смотрел лица. Вспоминал, какими их помню, смотрел на то, кем они стали.

Мало кому обрадовался, поймал себя на такой мысли. А тех немногих, которых хотел найти – не нашёл. Пашку Я., например.

Пашка – типичный архетип Ареса, бога войны.

Маленький, веснушчатый, типаж школьного хулигана из «Ералаша». И словно вылитый живьём из стали. Железная боевая машина.

Он мог выйти на пять минут в булочную за хлебом, и то успеть подраться.

Дрался он много. Он привлекал драки, они постоянно вокруг него случались.

Как истинный Арес – он ценил мужскую дружбу, боевое братство было сакральным. Он помнил добро.

Он был очень опасным врагом и бесконечно надёжным другом.

У него было обострённое чувство справедливости.

Его коробили учительские любимчики. Он холодно презирал училку литературы, которая ставила своим любимчикам хорошие оценки просто за то, что они весь урок кивали и говорили ей «Да-а! Да-да… да-а-а».

А был и другой эпизод – он много изводил молодую учительницу истории. У них была настоящая война, даром что без иприта и траншей.

Но в конце года она ему честно поставила пятёрку, на которую он предмет и знал, хотя у неё были все возможности на нём отыграться и отомстить. Она не стала этого делать. Пашка прекратил её травить – он очень уважал честность и благородство. Сполна это оценил, счёл это справедливостью и ответил уважением.

Как типичный Арес – он тосковал по войне, ему было скучно.