Наташа Корсак - Полёт в Чаромдракос

Даже удивительно! Тут она сама изъявила желание со мной встретиться. И теперь меня ждет трехдневное испытание? Возможно, она устроит концерт на дому… или, наоборот, не станет разговаривать с такой обычной девочкой, как я, и даже не предложит чаю.

Признаться, мне как-то стыдно перед ней. Она и впрямь очень красивая. Я – нет. Да ещё и не отличаюсь никакими талантами. Сложно быть талантливой с моей-то жизнью! Каждый день под строгим контролем родителей. Спать точно по расписанию с десяти вечера до шести утра. И главное – делать уроки, аккуратно вырисовывая каждую цифру и букву. Гулять – только в погожие дни и только в сопровождении маман. Но чтобы сосчитать все погожие дни в Пантуазе, хватит и десяти пальцев. Когда бездомные ветры, завывая от тоски, гоняют по улицам дожди, мне кажется, что я, как и Луи, живу в клетке. Разве что размером она у меня чуть больше. Да и корм в ней всегда найдётся – каждое утро овсяная каша с двумя кусочками сладкого сливочного масла. Изредка с изюмом, как же мне всё это приелось.

Больше всего на свете я хочу танцевать! В каком стиле – ещё не знаю, может быть, как Айседора Дункан – эта американская танцовщица была просто божественной. Париж рукоплескал ей. А она появлялась на сцене босиком, да ещё и в полупрозрачной одежде! Просто королева танца. А ведь в школе она училась неважно. Я в этом смысле тоже не «фонтан»!

Или вот настоящая легенда – балерина Анна Павлова! Она русская. Да, во Франции любят русский балет. А я, между прочим, не раз читала о балетной программе «Русских сезонов» во Франции. Тогда артисты из России с аншлагом давали «Пир», «Клеопатру» и «Сильфрид» в театре «Шатле», кажется. Вот и Павлова блистала.

И мне тоже всегда хотелось познать искусство танца по-настоящему, а не перелистывать затертые страницы журналов. И вот ещё что! С Павловой мы хоть и не кровная, но я считаю – родня! Дело в том, что Камилла Штейн, моя так называемая бабуля, тоже родом из морозной России. Так сказал папа. А я прилично говорю на обоих языках. На французском и русском. Интересно, на каком языке заговорит со мной мадам Штейн? Может, на её лирическом вампирском?

Пока в моей голове вспыхивали и затухали мысли о предстоящем свидании, дождь закончился. Я разомкнула ленивые веки и разглядела дорожный знак, радостно возвещающий о том, что мы подъезжаем к Парижу!

Мы бывали в столице всей семьей всего пару раз, и то в скидочный сезон на Елисейских Полях. А ночного Парижа я и вовсе не видела. Говорят, огней в нем столько, сколько звезд на небе. Или больше! Но боюсь, все эти три дня мне придется любоваться ими лишь из окон затхлой бабулиной квартиры. Ладно, во всяком случае, дочитаю «Маленького принца» или посплю. Обычно, когда я не знаю, чем заняться, стараюсь уснуть. А во сне бывает так хорошо! И видения мои чаще цветные. Папа говорит, таких не бывает. Но как можно утверждать? Сам-то он вовсе не помнит своих снов. И вот это не удивительно, просто отец – взрослый. А взрослые так озабочены своей работой, сменой машинного масла и покупками крокодиловых сумочек, что просто не успевают как следует выспаться. Если и дремлют, то часа три-четыре в сутки. И ни один нормальный сон к ним постучаться не успевает. Жаль заработавшихся взрослых. Хотя… я и сама давненько не видела красочных снов. И это меня печалило.

Но что бы там ни было – salute [2] Привет ( фр .). , Париж! Наконец-то наша машина Купидоновой стрелой ворвалась в твое сердце!

Дождик к моему приезду будто специально освежил все улочки. Луи встрепенулся и запрыгал в клетке и во весь голос завел что-то весьма патриотичное. Вроде «Марсельезу», только на своём птичьем языке. А я любовалась всем вокруг: парочкой влюбленных, что танцевали под намокшим зонтом, витринами кондитерских, за драгоценными стёклами которых кружились куклы-марионетки и дразнили прохожих мятными тортами и бутафорским пирожным. Я попросила отца приоткрыть мое окно. И только стекло поползло вниз, как в мои раздувшиеся, словно у знатной ищейки, ноздри ворвались тысячи, миллионы ароматов столичного рая. Это точно были: кофе, покрытый голубой плесенью жирненький «бле де баск», виноград, несдержанный базилик и свежая карамель, растопленная для свидания с неизвестным десертом. Ой, что-то я проголодалась!

Луи вместе со мной ловил аппетитные запахи. И, блаженно закатив свои черные глазки-смородинки, вытягивался на цыпочках и улыбался во весь клюв.

А вот нас поприветствовал и фигуристый французский бульдог, разодетый в красный вязаный свитер с изображением Наполеона на спинке. Виляя коротеньким хвостом, пес важно прошел мимо музыкальной лавки, выгуливая на блестящем поводке свою пухлощекую хозяйку.

Услышав соловьиные голоса модных шансонье, Луи пустился в пляс, а вместо дамы сердца пригласил на танец свою полупустую поилку. Но, не выдержав накала танцевальных страстей, кавалер бухнулся прямо на свой распушившийся хвост!

Я рассмеялась. Вдруг услышала странную мелодию. Всё равно что на цыпочках, она прокралась в мое сознание и с каждой секундой становилась всё громче и громче. Она заглушила весь уличный шум. И на мгновение я ощутила, как отрываюсь от земли и уже не принадлежу ни себе, ни праздничному Парижу.

Вот что я слышала:

Откуда это? Кажется, певец-невидимка разгуливал где-то рядом, и не один, а вместе с ансамблем. Только вот слова песни мне были незнакомы, а значит, и не совсем понятны. Но вот что интриговало: откуда эти певцы знают мое имя?

О, замолчали… так неожиданно, словно кто-то просто взял и вынул из патефона пластинку. А может, всё это мне просто показалось? Навеяло парижским воздухом… Главное, не говорить об этом папе, а то он снова назовет меня чудачкой.

Мы приближались к Латинскому кварталу. Здесь, на улице Муфтар, и жила Камилла Штейн. Я разглядывала крепкие коренастые домики, припудренные старомодной краской песочного цвета. А дома по соседству носили благородный угольный цвет. Наша машина остановилась у одного из них, с ядовито-зелеными окнами. Таблички с номером я не увидела. Да и есть ли разница, где находится тюрьма, в которой предстоит поселиться узнику?!

– Вот и приехали, Рози, – сказал отец. – Сейчас я помогу тебе выйти.

Прижав к себе клетку с Луи, я осторожно выглянула в окно. О, святая Женевьева! Камилла Штейн! Кажется, она поймала мой взгляд! Она стояла у окна в ожидании нас.

Серебряные нити дождя, связавшие паутину на огромном окне её дома, не позволили мне хорошенько разглядеть лица мадам. Но мне показалось, что она улыбается и машет мне рукой в знак приветствия. Я решила скрыться от её улыбки, натянув на голову свой тяжелый, почти друидский капюшон. И на всякий случай затаила дыхание. Но не тут-то было. Отец уже достал из багажника мою личную колесницу и распахнул передо мной дверь. Моя маман, превратившись в сплошную голливудскую улыбку, тоже помахала Камилле рукой. Но, обернувшись ко мне, приняла свой привычно уставший вид и, манерно скрестив на груди длинные наманикюренные пальчики, одарила меня драматическим вздохом.