Наташа Корсак - Полёт в Чаромдракос

Комната, отведённая мне Камиллой Штейн, напоминала лавандовый сад, с парчовыми занавесками лилового цвета на окнах и лазурными бра на золотистых стенах.

На деревянном, в меру скрипучем полу красовались мифические сюжеты, выложенные хрупкой мозаикой. Похожие были и в росписях на высоком потолке. Гигантские летучие рыбы рассекали небесные волны. Большие белые собаки, а может, и волки играли на флейтах, а один трубил в рог. Солнце в том мозаичном мире, поднималось над кружевными синими горами, сменяя полнобокую Луну. А ещё пчелы, большие и маленькие, они были повсюду. Самая пухленькая из них кормила мёдом из чайной ложечки какое-то неземное существо. Мордой оно одновременно походило и на кошку, и на пса, и на лошадь. А если взглянуть сбоку, то и вовсе на крокодила. В общем, не животное, а фантастика. Я и разбираться не стала.

Окна моего временного пристанища по размеру не уступали дверям, ведущим в Космос. Слегка потрескавшиеся зеленые оконные рамы переливались от лунного света.

Больше всего меня в этих стенах удивляла и даже пугала кровать. Будто не кровать она, а целый корабль. На ней легко могла уместиться пара слонов. А вот ножки её мастер, по-видимому, сделал из хрусталя. Издалека они казались незаметными, и кровать будто бы парила над полом. Её гладкое покрывало украшали разноцветные восточные подушки, расшитые золотыми, серебряными и медными нитями. Я дотронулась до одной из них и восторженно произнесла:

– Как же красиво! Только холодно, – убрав ладонь с постели, сказала я. – Тут, наверное, давно никто не спит.

Вдруг раздался стук в дверь. Луи встрепенулся, а я, проигнорировав сигнал вежливости, прикинулась, что читаю своего Экзюпери. В комнату вошла Камилла.

– Кофе готов, Рози, – сказала она.

– Я бы хотела побыть одна, – выпалила я, не отрывая от книги глаз. Я не понимала, откуда вдруг в этой высокомерной мадам взялась любезность. Ведь ещё недавно без тени смущения она буквально выставила за дверь моих родителей.

Кофе мне, конечно, хотелось… Папа и маман никогда не разрешали пить его вечером, а тут такая возможность! Но меня останавливали страх и невероятная неприязнь к Камилле Штейн.

– Что ж, и как долго тебе хотелось бы побыть одной? – спросила она.

– Дня три, пока не вернутся папа и маман.

– Bien. Bonsoir, ma chère Rosie [9] Хорошо. Доброго вечера, моя дорогая Рози ( фр .). , – обиженно ответила она на французском и глянула на меня как известный профессор, неудовлетворенный ответом своего бездарного студента.

Она ушла, но уже через секунду вернулась и, по-хозяйски взяв клетку с Луи, вновь направилась к выходу, гордо цокая своими острыми каблучками.

– Постой! Оставь его! – Меня просто возмутила такая наглость.

Но, ничего не ответив, бабуля удалилась.

От злости у меня даже зубы заскрипели. А вот Луи, кажется, был не против такого обращения с ним. Предатель! Он мило улыбался этой ведьме и форсил перед ней своими алыми перышками. Ну, погоди, Луи, никакого ты у меня больше овсяного печенья не получишь!

Итак, я осталась одна и чуть было не расплакалась от досады. Обидно, что я не могла побежать за ними, забрать Луи и вместе с ним убраться отсюда. Будь же проклята эта инвалидная коляска!

Я посмотрела на себя в зеркало с такой неприязнью, что казалось, оно вот-вот треснет. И вдруг услышала ту самую волшебную мелодию, что гостеприимно встретила меня в Париже. На сей раз мелодия разливалась по комнате теплым, убаюкивающим молоком, наполняя всё вокруг ангельским спокойствием. Наконец-то она зазвучала громче и сгустилась над моей головой.

Я мигом взглянула вверх. Картинки на потолке волшебным образом ожили! И вот тут я увидела, с каким усердием пчелы собирают нектар, а белые собаки воют ансамблем, а летучие рыбы вдруг начинают мычать. Вдруг я почувствовала, как моё лицо посетила улыбка. Я не верила, что всё это происходит наяву! Но тут, распахнув дверь ветром, в спальню влетела встревоженная Камилла Штейн.

– Qu'est ce tu fais [10] Что это ты здесь делаешь? ( фр .). ? – округлила она глаза.

– Non, rien [11] Нет, ничего ( фр .). , – прошептала я и добавила: – Оно само как-то вышло.

– il parait j'ai réalisé [12] Кажется, я поняла ( фр .). , – сказала Камилла и, сдвинув меня с места, коснулась острым носочком своей туфли крошечной кнопочки-звёздочки, аккуратно встроенной в пол.

Музыка прекратилась, а все картинки замерли. Но прежде каждая из них замерла, создав совершенно новую картину, где мычащие рыбы уже бодались друг с другом.

– И что это было? – с осторожностью, боясь ещё что-либо затронуть или нажать, спросила я.

– Я забыла сказать тебе об этой кнопке. Этот потолок, пол, как и всё здесь, сделаны для того, чтобы лучше спалось. Ну, это же спальня. Когда-то я сама ночевала в этой комнате. И то, что ты сейчас видела, простой механизм, изобретение, радующее меня воспоминаниями.

В доме три спальни, но отапливается лишь эта. И только пока ты гостишь. Не вижу смысла топить там, где никто не живёт. Это я о себе… Тебе же необходим уют. Спать в холоде полезно только мумиям, понимаешь, а ночи в Париже, особенно осенью и зимой, суровые.

– Холоднее, чем в России? – не знаю с чего вдруг, спросила я.

– Даже когда за окнами трещали петроградские минус двадцать градусов мороза, а за дверями, прикинувшись дворовым псом, выл ветер… – Казалось, что давние воспоминания вот-вот возьмут верх над Камиллой, но тут она продолжила: – Русские ночи казались мне теплее, ведь тогда я не была так одинока. Ну что, я могу предложить тебе кофе?

– Тогда я вряд ли усну, – предположила я. – Даже колыбельная не поможет.

– Зато мы сможем лучше познакомиться. Продлим день ночью?

– Верни мне Луи.

Фыркнув, Камилла отвернулась. Подошла к окну и прильнула лбом к играющей всеми цветами ночи парчовой занавеске.

– А я его отпустила, – преспокойно призналась она.

Я не поверила своим ушам!

– Как отпустила? Куда отпустила?

– В лес. На волю, – невозмутимо продолжила она.

Я неуклюже подкатилась к окну и изо всех сила дернула Камиллу за руку так, что она скривилась от боли:

– Я повторяю: где мой Луи?

– Я попросила его об одном одолжении. И если всё пойдет по плану, то утром он вернется.

– По какому ещё плану? Да ты просто старая ведьма! – в три голоса громче верещала я.

– Твой бы голос Парижской опере, – хмыкнула Камилла и с напущенным равнодушием добавила: – Раз ты не хочешь кофе, я вынуждена тебя оставить. И пусть тебе приснятся добрые сны.

И только она решила удалиться, как я вновь дернула её за руку:

– Ничего мне и никогда не приснится! Я вообще снов не вижу. Это всё выдумки, так папа сказал. А если завтра здесь не будет Луи, я выпрыгну из окна!