Константин Каронцев - Ведьма портного. Реальность из снов

Дэвид схватился за сердце, медленно седея и замечая капли на своем лице. То были слезы. Он взглянул на свои дрожащие руки и, сумев посмотреть на Вирджинию, сказал:

– Я не буду умолять и злиться. Эннабел не покинет меня. Я найду ее!

– Иди! – Громогласно хохоча, сказала Вирджиния. – Не забудь убить себя. Лучше посредством самосожжения. Огонь все очищает. Ха-ха.

Снова падая, он услышал позади себя веселое исполнение «Жаворонка». Скрипач со своими коллегами стояли у входной двери и сопровождали его побег из зала, исполнением уже известного ему румынского танца.

– Эй, мистер Трайд! – Крикнул ему скрипач, когда тот в потрясенных чувствах помчался вниз по лестнице. – Помните, за женщин пьют не чокаясь!

Пиршественная мелодия обжигающе догоняла его, а он, спотыкаясь, выбежал из консерватории. Он уже не цеплялся за мудрый совет Эннабел, ибо его сердце скатилось в бездну души, а подсознание с сознанием переплелись так туго, что он лишился ощущения реальности. Вечности не было, была лишь минута тающих грез. Чуть не попав под автомобиль, он перебежал на другую улицу, поскользнулся и, упав на снеговика, очевидно слепленный мальчишкой Хайднеров, некоторое время так и лежал, уткнувшись в снег. Из прошлого, доносились слова Эннабел: «– Не будь ханжой, Дэвид! Неужели ты не слышишь, какие чудеса творят ее руки!» Дышать становилось труднее, а он лежал, окончательно сломленный и сдавшийся. «Ты же там на месте упадешь от скуки», ее слова продолжали всплывать в распаленном мозгу.

«Вот я и упал» – горько подумал он и, приподняв голову, потерянно рассмеялся.

Воздух уже не был морозным. На смену застывшей атмосфере приходило таяние и что-то шевельнулось в восприятии Дэвида, когда кто-то из прохожих участливо принялся его поднимать.

– Сэр, что же вы так? – Проворчал пожилой мужчина, поднимая его и протягивая шляпу. – Судя по обручальному кольцу вы женаты. Нехорошо, сэр! Супруга ваша, наверное, одна в доме, извелась вся, а вы что же делаете? На улице валяетесь. Идите к вашей жене, сэр.

Дэвид будто приходил в себя. Он взял шляпу и, надевая на голову, вспомнил другие слова Эннабел:

«Я тебя и не покину, пока ты будешь слышать себя».

Искра надежды стала проникать в его душу, сердце выпрыгнуло из бездны и тепло как магнит откуда-то стало звать его. Бутылки вина, уютная гостиная и манящая на откровенность спальня, вновь заполняли его разум. Он понял, что какая-то сила тянет его обратно домой, овеянная душевной лаской и у него спонтанно вырвалось вслух:

– Эннабел!

И невольно оттолкнув сердобольного прохожего, он решительно и воодушевленно помчался в сторону дома. Он чувствовал, что она его ждет. Именно она прощает ему все проступки. И душевный свет трепетно освещал его возврат домой.

Он бежал с таким отчаянным надрывом, что весь городок словно расступился перед ним, сдаваясь перед его мощным продолжением борьбы за счастье. В этот момент для него не существовало никого кроме Эннабел, к которой он прокладывал свою дорогу исповеди и раскаяния. Бежать было тяжело из-за ощущения, что он проваливается не в снег, но в болото. Часы, проведенные в консерватории, сожгли наступление вечера. Покров декабрьской ночи окутал его перед плотным противостоянием темных сил. И на юго-восточном оголенном небе лихорадочно мерцала желтовато-белая Венера, верный проводник в царство беззаветных ощущений и кровных страданий. Приглушенное адажио разливалось по Млечному пути, сопровождая чей-то безудержный лейтмотивный плач. Пронзительные ноты умирающей душевной нежности застывали в воздухе восприятия.

Он падал несколько раз и поднимался с ощущением, что кто-то протягивает ему руку и направляет к дому надежд. Шляпа давно была потеряна, одежда приобрела потрепанный вид и ноги подкашивались от накатываемого физического бессилия. Приближаясь к дому, он не совладал с собой и упал у соседнего крыльца. Глухие рыдания сотрясли его сердце, и вздох души разрушительно провалился в подсознание. Его охватывало ощущение собственного ухода, ведшее к реке забытья. Образы тускнели, как погасшие свечи. Город поглощал его с приходом рассвета, Венера бледнела, адажио стеная, замирало под замолкающие удары сердцебиения. И когда уже на глаза стала налегать тьма, он услышал словно издалека чьи-то шаги. Они приближались. Кто-то нагнулся к нему и провел ласковой рукой по голове. Силы в нем стали вновь неистово обретаться, свет заполнял сознание, и его духовная сущность яростно вылетала из грядущего мира небытия. Он приходил в себя. Подняв голову он с оживлением и тихой радостью увидел Эннабел, преклонившую перед ним колено и сочувственной печалью смотревшей на него. Земная юдоль озарилась всеми оттенками несказанного восторга. Он воскресал, видя перед собой лучезарный смысл всей своей противоречивой жизни. По лицу беззвучно текли слезы катарсиса. Она нежно проводила по нему рукой, что-то шепча, то, что пока ему услышать еще было не дано. Со скорбным трепетом Эннабел прикасалась к нему и через нее в Дэвида впитывалось осязание священного бытия. Душа наполнялась осмысленностью перерождения. Черствость, завуалированная годами под оправдания своих поступков, растворялась. И гордыня, взлетев остаточным столбом к сердцу, сокрушенно рассыпалась пеплом, напоследок напомнив о себе молниеносной судорогой, пронесшейся по телу. Патетическая свобода души поселилась в нем, начиная сеять ростки чего-то светлого и могущественного. Эннабел наклонилась к нему и с нежной бархатностью прикоснулась к его устам, даря эликсир поцелуя. Он окончательно пришел в себя.

– В раю неинтересно. Поговорить не с кем. – Произнесла она и стала его поднимать. Он встал и горячо обнял ее, с мольбой говоря:

– Прости меня, Эннабел! Прости! Как я посмел так с тобой поступить. Прости!

– Мой бедный Дэвид, – даря ему благосклонный взгляд, произнесла она. – Прощение начинается с познания самого себя.

Она положила свою руку ему на сердце и заметила:

– Первое испытание ты выдержал. Иди теперь по освещенному пути. – И отступив от него на шаг, она критично осмотрела его измотанный вид и потрепанную одежду.

– Дэвид, а что скажут соседи, если увидят тебя в таком состоянии? – С шутливым порицанием спросила она. – «Жена совсем за ним не смотрят». Да? – Испытывая, спросила она, будто окончательно проверяя его. Он трепетно взял ее руку и со священным чувством поцеловал, опускаясь на колени.

– Эннабел, мне важно, что скажешь ты. Их карканье больше не поселится в моей душе. – Искренно признался он и прижался к ней.

На улицу Сорсери рассвет полновластно приходил, оставляя фонари и свет в домах в бледном сиянии. Над ними пролетело два белоснежных голубя и город начал просыпаться. Из параллельного дома вышла худощавая женщина с помоями в руке и замерла застав соседей в такой интимной духовной позе. Эннабел счастливо улыбалась сквозь слезы, а Дэвид обнимал ее стан как утомленный путник, прикасавшийся к чему-то сакральному.