Евгений Захаров - Парадоксы. Сборник мрачных рассказов

Именно слабость в коленках впоследствии неумеренного употребления найденного в подвале дяди Паши домашнего вина, которое, как известно, бьет не в голову, а по ногам, и помешала друзьям вызвать милицию в ту же ночь. Карточные партнеры тут же пришли в себя, едва только услышали звуки, доносившиеся из доселе безмолвного леса. После ужасающей силы рева послышались крики. Кричал Бабенко. После коротко бабахнувшего дуплета до ушей онемевших от ужаса собутыльников донесся еще какой-то шум, происхождение которого осталось неясным, но более жутких, вызывающих дрожь звуков приятелям не доводилось слышать ни до того, ни после. А затем – еще более жуткая – тишина.

Ганжа решился высунуть нос из дома только с появлением солнца, которое, правда, еле светило из-за начавших сгущаться облаков. За ним, не желая оставаться один, последовал и Миронов. Вооружившись топором и здоровенным ножом для рубки мяса, они осторожно двинулись по тропе. Из рассказов лесника они поняли, что при свете дня неведомое существо не появлялось, а значит, и риск пройтись по тропе был значительно уменьшен.

Долго идти им не пришлось. Судя по следам, Бабенко дошел до конца тропы, которая тянулась с пару километров (дальше друзья решили не заходить), после чего, не найдя того, что искал, стал возвращаться, но неожиданно свернул на поляну, на которую как раз и вышли Миронов с Ганжой. Может, его заманили на поляну, а, может, он решил устроить засаду – кто знает? Факт был в том, что дядя Паша достиг своей задачи и встретился с тем, кто погубил его собаку. Встретился, чтобы закончить свои дни на этой достаточно уютной для пикника, но совсем не подходящей для смерти полянке.

Кончина его была ужасна. Судить об этом можно было не только по обилию крови, залившей всю поляну, но и по тому, что осталось от Бабенко. Одна его рука валялась в стороне, судорожно сжимая кулак. Другая же, держа мертвой хваткой двустволку, застряла в низко склоненных ветвях дикой сливы. Собственно, больше ничего от дяди Паши и не осталось. В то время как то, что разорвало его на части, не было даже ранено – видно, оба ружейных заряда ушли впустую.

Как ни быстро бежали друзья в поселок, как ни торопились они рассказать все товарищу майору Самсонову, однако против погоды им было не устоять. Сгустившиеся мрачные тучи изрыгнули пару молний, вслед за которыми хлынул мощный поток, который моментально превратил все дороги и тропы в чавкающие грязью лужи. Ни о каком расследовании не могло быть и речи по крайней мере на ближайшие два дня. Но как только дороги поселка перестали разлезаться под ногами, как гнилые половики, следственная бригада во главе с товарищем майором отправилась за поиском доказательств невероятной истории.

Увы, после прошедшего дождя ничего не было обнаружено. Да и саму тропу друзья едва сумели показать. Пройдя по ней с полкилометра, чертыхаясь и едва успевая вытаскивать ноги из мгновенно образующихся во мху и грязи ям, опергруппа решила не продолжать поиски. Лес был прочесан спустя неделю, но ничего, никаких следов Бабенко и того, кто, по словам свидетелей, расправился с ним, найдено не было.

Миронову и Ганже попытались приписать убийство лесника, однако дело опять-таки пришлось прекратить за неимением улик. Личное дело Бабенко, полученное из городского управления лесничества, было сдано в архив с пометкой: «Пропал без вести».

Друзья же, слесарь и книжник, настаивать на продолжении следствия (не в отношении себя, разумеется) не стали. Во-первых, они были уверены, что ничего из этого не выйдет: если милиция обычных-то убийц не всегда находит, то что уж о необычных говорить? Во-вторых, родня просто подняла бы их на смех, если бы столь необычное дело получило широкую огласку. А так о происшедшем знали лишь сотрудники милиции. Лесник был настолько одинокой, незаметной и мрачноватой фигурой, что о его исчезновении мало кто озаботился.

Но было и еще кое-что, заставляющее Ганжу и Миронова хранить молчание. Конечно, и медведь-мутант (к этой версии склонялись и в милиции), и волк-переросток могли разве что насторожить двух взрослых современных людей. Но ни слесарь, ни работник книжного магазина не могли себе представить, что же за зверь обитает в их лесу, и это больше всего страшило друзей. Ведь в кулаке оторванной руки дяди Паши находилось то, что не могло принадлежать никакому из известных лесных зверей, пусть даже и с восемью когтями.

В предсмертном захвате пальцы Бабенко сжимали несколько огромных, сухих и острых, как бритва, костяных чешуек…

– Скажи: «Дэн».

– Ммввв…

– Скажи: «Денис».

– Ккххх…

– Ну, пожалуйста! «Дэн»!

– Ммм!

Дэн с тоской посмотрел в лишенные всякого выражения серые глаза. Никакой реакции. Но он не отступится. Какого черта? Не выйдет в сотый раз – выйдет в сто первый. Может быть.

– …Денис! – донесся до его слуха пронзительный голос Анжелы. – Ты опять возишься с этой мумией? Научи ее чему попроще, например, «Попка – дурак»!

– Твою мать, – выругался Дэн. – Коровам слова не давали!

Естественно, он постарался, чтобы до «коровы» не донесся его крик души.

– Мм, – потребовала внимания Кристина.

– Извини. Скажи «Кристина».

– Ииннаа…

– Уже лучше!

Дэн привстал с кресла и воодушевленно потрепал девушку по плечу. Ничего, капля камень точит! Еще немного, и у нее получится произносить слоги. А дальше – чем черт не шутит! – возможно, Кристина будет свои мысли (если они у нее есть) выражать словами. Пусть даже примитивными, но это был бы такой шаг вперед!

Он задрал голову. Мягкий свет заходящего солнца заливал темную синеву неба, землю, дом и лица – его, румяное и обветренное, и Кристины, серое и безжизненное. Тепло, черт возьми! Хотя уже октябрь. Спасибо природе, хоть она не подводит.

Дэн не знал, сколько им удастся продержаться на этом клочке обжитой земли. Возможно, месяц. Если повезет, год. А если гавкнется чудом еще работающая ТЭЦ, то срываться придется на следующий день. У практичных американцев, судя по их фильмам, чуть ли не в каждом доме есть мини-электростанция. У наших же «фермеров» в лучшем случае найдется примус и запас свечей. И то хлеб.

Представив себе их троицу, с воодушевлением уплетающую свечные бутерброды, Дэн усмехнулся. Сидящая напротив Кристина раздвинула губы в ухмылке. Обезьянничала.

– Очень смешно, – Дэн поежился.

Усмешка Кристины продрала до костей. Еще этого не хватало, и так Анжела всю плешь проела – «отделайся от нее», «прогони ее», «у меня от этой образины с души воротит» и те де, и те пе. Но он не мог, а вернее, не хотел ни избавляться от Кристины, ни понимать, что она может кому-то причинить вред. Так же, как не верится, что кому-то может причинить вред твоя любимая кошка или морская свинка.