Александр Варго - Двое в лодке (сборник)

Солнце медленно, но неуклонно двигалось к зениту. И с каждой минутой огненные лучи этого пышущего пламенем шара проникали в поры моей воспаленной кожи.

Марине повезло хоть в одном.

По крайней мере, она была местной и уже успела загореть, а моя бледная кожа мгновенно покраснела, как панцирь брошенной в кипяток креветки, и малейшее прикосновение к ней вызывало раздражающую боль.

Раненая рука постепенно распухла, превратившись в бесполезное бревно, но я старался не обращать на нее внимания. Лишь ненароком задевая простреленную конечность, я чуть слышно скрипел зубами, сдерживая стон.

Марина надела на голову мою грязную майку.

Молодец.

Это хоть как-то защитит от безжалостных лучей.

– Витя, – сказала она, сощурившись. – Витя, кажется, я вижу землю.

Она вытянула трясущуюся руку, и я вгляделся в горизонт, расплывающийся в знойном мареве.

Ни черта там не было. Какая, в жопу, земля?!

Безбрежное море кругом.

Море без конца и края.

«Как дела, Таня? Трудно плыть в серной кислоте, да еще с одной ногой?» – осведомился омерзительный голос в моей голове, и я с досадой встряхнулся.

«Заткнись. Заткнись, ушлепок. И без тебя тошно», – приказал я.

– Ты видишь? – не унималась Марина. – Вон, берег! Скажи!

– Да, – соврал я. – Вижу.

– Ну, тогда, давай, греби! – визгливо выкрикнула она. – Что ты встал? Что ты встал, как тупой баран, я спрашиваю?!

Я покорно зашлепал веслом.

Если она хочет, я буду грести в этом направлении. Я буду грести в любом направлении. Все равно там ничего нет. Нигде ничего нет. Кругом одно море, куда ни поверни взгляд.

В какой-то миг я начал всерьез думать, что так было всю мою сознательную жизнь – раскаленное добела солнце и зеркальная, прозрачно-синяя гладь моря, посреди которой затерялась наша маленькая, неказистая лодка…

– Я хочу пить, – снова захныкала Марина.

– Попробуй морской воды.

Она зачерпнула ладошкой, глотнула. Выплюнула, поморщившись.

Мой взор опустился на руки.

Где-то там, под кожей, пролегали вены и артерии, миниатюрные тоннели, по которым безостановочно циркулировала кровь. Глядя на вспученные от напряжения вены, я почему-то вспомнил одну историю, когда заблудившиеся в пустыне путники, оставшись без воды, вскрыли глотку верблюду. Кровь бедного животного помогла путешественникам, чьи организмы были обезвожены в результате долгих скитаний.

Глупости.

Даже если я вскрою себе вены, Марина не будет пить мою кровь.

Я снова посмотрел вверх.

Где-то высоко в небе едва различимый взором самолет чертил молочный след. Марина, наблюдая за мной, тоже увидела его, и по ее осунувшемуся лицу скользнула робкая тень надежды:

– Они нас увидят?

– Наверное, – уклонился от прямого ответа я.

А что я еще должен был сказать?

Марина снова заплакала, а я показал самолету средний палец.

Хрен вам.

Летите, куда собирались лететь.

Марина задремала.

Она вздрагивала и хрипло стонала во сне, пальцы ее рук нервно сжимались и разжимались. Грязная, дурно пахнущая, со спутанными в колтун волосами, бледная как смерть, она была великолепной. Нет, не великолепной, божественной!

Я улыбнулся потрескавшимися губами.

Моя любимая.

Чем дольше она будет спать, тем лучше для нас обоих.

«Ты считаешь, что поступаешь правильно? – осторожно поинтересовался донельзя знакомый голос. – Она же умирает»

– Смерти нет, – с трудом ворочая языком, произнес я. Казалось, в рот напихали стекловаты, а об шершаво-высохший язык можно было зажигать спички. – Наша жизнь… просто одна из стадий. И мы…

Я запнулся, так как мои слова прервал сухой, раздирающий нутро кашель.

– …мы… просто вместе перейдем в другую стадию, – закончил я, когда приступ закончился.

«Греби к берегу. Оставь ее на суше, а сам плыви в какую хочешь стадию. Хоть в Турцию», – хмыкнула тварь.

Я засмеялся каркающим смехом.

– Нет, – покачал я головой. – Мы будем вместе.

Я повернул голову в сторону Марины:

– Любимая?

Она молчала.

– У меня… такое ощущение, что я…

Облизав сухим языком воспаленные губы, я продолжил:

– …что я должен был кое-что сказать тебе. Хм… очень важное.

Марина вздохнула, невнятно пробормотав что-то в полудреме.

Я обратил взор на дно лодки и едва не закричал.

Молоток.

Окровавленный молоток с налипшими на ударном бойке волосами. Мамиными волосами.

Отшатнувшись, я поскользнулся на поперечной лавке, упав. Весло выскользнуло из рук с тихим бульканьем, начиная отдаляться от лодки, но в тот момент я даже не понял, что произошло.

– Нет, нет, – бормотал я в священном ужасе, закрыв лицо ладонями.

«Что случилось с твоими родителями, Витя?»

Голос Марины, казалось, сочился отовсюду, словно вязкая патока.

Конечно, я обещал ей рассказать. Тогда, на Утесе Прощенных.

Я нерешительно убрал руки от лица.

Никакого молотка в лодке не было. Конечно, откуда ему взяться. Его давно уничтожили, как вещдок по делу об убийстве моей матери…

– Я любил его, – сказал я, на мгновенье задумавшись, не лукавлю ли я.

Пожалуй, нет.

– Я любил папу, – повторил я неизвестно зачем. – Он был… хорошим.

Память тут же подкинула мне недавний кошмар, в котором мой отец плыл за мной с молотком, и, несмотря на палящее солнце, по моей обгоревшей коже зазмеился колючий холодок.

– Он много пил, Марина. Перестройка, потеря работы… в общем, он закодировался. И когда он завязал с алкоголем, у него в голове произошли какие-то изменения. Странные изменения. Будто в нем произошел необратимый сбой, как в механизме. Он ходил на работу. Он дарил моей маме цветы. Красивые букеты роз. Представляешь? Она любила розы. Он водил меня в кино и зоопарк. Но мне казалось, что иногда с нами живет совершенно чужой человек, а не папа. Ты меня понимаешь? Ты вообще слышишь меня, дурочка?

Марина ничего не ответила, и я неодобрительно покосился на нее.

«Я говорю, а она не слушает».

– Марина!

Веки девушки затрепетали, и она открыла глаза. Мутный, ничего не выражающий взгляд. Словно на тебя смотрит большая кукла с глазами из прозрачного пластика.

– Ты слышишь?

«Конечно, слышит, дурень, – лениво рыгнув, отозвалось существо. – Давай, не останавливайся. Я люблю слушать эту историю».

– Отвали, – приказал я, с болью ощущая, как оно деловито шуршит когтями где-то глубоко внутри.

– Мне тогда только исполнилось семь лет. Утро было замечательным. Мы собирались пойти на спектакль – на носу был Новый год. Папа взял билеты, а мама планировала в магазин за продуктами. Мы завтракали, как вдруг отец поднял на мать глаза и совершенно спокойным голосом поинтересовался, зачем она развела в доме столько крыс. Мы с мамой удивленно переглянулись, а отец засмеялся. Он погрозил маме пальцем, мол, не нужно какие-то там секреты за моей спиной устраивать…