Сергей Нетреба-Залесский - Мастер сновидений

– Стас, – голос матери взвизгнул как скрипичная струна, и она выступила из тени. – Немедленно возвращайся! Нельзя уходить из дома, потому что ты можешь потеряться и не вернуться назад! Тем более, нельзя уходить из дома с незнакомцами. Тебя заведут невесть куда, и что прикажешь потом делать?

– Мама… – Стас вдруг почувствовал, как защипало глаза и защекотало в носу. Он сморщился, всхлипнул и вдруг заплакал. – Мама, – горько проговорил он, – почему тебя так долго не было, почему? Мне… мне страшно, я боюсь!

– И правильно делаешь, что боишься, Стас! – строго сказала мать. – Ведь прекрасно знаешь, что поступаешь неправильно, и, тем не менее, продолжаешь делать. Мне за тебя стыдно. Могут подумать, что я не умею воспитывать тебя. Что скажут знакомые?

– Но я ничего такого не делал, – всхлипнул Стас. – Я просто хотел узнать, что находится там. Там, куда ты меня не пустила тогда. Ну, помнишь, зимой. Я тогда спрашивал у тебя, но ты сказала, что там ничего нет, кроме пустых сломанных и покрытых пылью прилавков. Ты зачем-то солгала мне. Солгала. Ты знала, что там еще что-то есть, но, тем не менее, не сказала мне правды! Зачем?

– Затем, что нельзя уходить одному, – медленно и устало сказала мать, и Стас ( или же Кейхил? ) с горечью посмотрел на нее.

– Пойдем, – Рыжий дернул его за рукав. – Пойдем, малыш. Нам ведь надо идти.

– Постой, – Стас замялся, – я… я не могу так. Мы уйдем, а она останется? Ведь так нельзя!

– Пойдем, – Рыжий дернул его сильней, – если пошел, то надо идти! Идти и не останавливаться на полпути. Мы ведь уже почти пришли, осталось совсем чуть-чуть, осталось-то всего ничего! Ты что, послушал ее? – он искоса взглянул на Стаса.

– Не ходи! – резко сказала мать. – Ты же знаешь, что нельзя туда идти.

– Я не знаю, – растерянно пробормотал Стас-Кейхил. – Я, правда, не знаю. Ты говоришь, что нельзя идти, а он, – Стас показал на Рыжего, – говорит что, наоборот, там очень хорошо и мне надо идти туда. Мам, там как, интересно? Там есть игрушки? И там тоже есть Новый Год?

– ТАМ НИЧЕГО НЕТ! – Стас с ужасом увидел, как она исказилась и затрепетала как травинка на ветру, и вдруг он и вправду почувствовал, как порыв холодного ветра хлестнул его. Ветер прорвался из-за двери, неся с собой запах пыли, тлена и еще чего-то отвратительного, что вызывало тошноту, омерзительную холодную тошноту, зеленоватым светом пробивающуюся в глаза. Этот зеленоватый отсвет пробивался в дверные щели и размывал силуэт матери, а Рыжий все сильнее тянул его за собой, и Стас, которому это совсем не нравилось, упирался, уже не желая ни куда идти, и когда силы его почти иссякли, он, что было сил, закричал: МАМА!

– ТАМ НИЧЕГО НЕТ, – ужасающе низко пророкотало там, где стояла его мать, и вдруг зеленовато светящийся силуэт, зеленовато светящаяся тень что есть силы ударила Рыжего, и он весь сразу разлетелся на кусочки, как будто взорвавшись изнутри и со стеклянным звоном разлетелся по полу, картонная трубочка калейдоскопа сломалась, и треснуло матовое стеклышко в дне и высыпались разноцветные стекляшки. Стеклянисто позванивающие осколки, сохранившие цвет трико Рыжего, скользили по полу и терялись в смутном отблеске далеких электрических люстр, светящих из давно прошедших времен. Ошарашенный Стас оглянулся на свою мать, которая растерянно стояла над осколками Рыжего, устало опустив руки. Швы ее любимого вишневого платья проросли каким-то бледным и желтовато-белесым мхом, а ее туфли были такими пыльными, словно пролежали где-то не одно десятилетие.

– Стас, – строго сказала мать. – Он сказал тебе неправду. Там, за этой дверью ничего нет. Совсем ничего. Только пустота. Я не могу пустить тебя в пустоту, потому что эта пустота… Она высосет тебя и от тебя не останется ничего. Там ничего нет, и там не будет тебя, Стас! Мне очень жаль, и я не хочу этого. Уходи. Уходи домой и всегда помни: нельзя уходить из дому, потому что можешь потереться и не найти дорогу домой! – Она затрепетала, расплываясь в потоках могучего света, льющегося из-за двери, и махнула ему рукой. «Уходи», – еле слышно донеслось до него, и она исчезла.

Осколки Рыжего хрустели под ногами и резали босые подошвы, когда Стас, понурившись, возвращался назад к яркому электрическому свету люстр детства Джуда Кейхила. Все оказалось ложью. То, что он так хотел познать, просто-напросто не существовало! Все было напрасно.«Они всегда обманывают» – как бы со стороны услышал Стас, услышал и вдруг понял, а, поняв, ужаснулся, ужаснулся тому, что теперь он никогда не сможет понять, где правда, а где ложь. «Они всегда обманывают!» Это было кощунственно, ужасно, это рождало страх. Он растерянно закружился на месте. Сюда его привели, но отсюда дороги не было. Он не мог вернуться, потому что некуда было возвращаться. И вдруг (О, как часто возникает это «вдруг») он услышал, что его окликнули: «Стас! Джуд!» – Он закрутил головой, пытаясь увидеть того, кто позвал его, но зал был пуст, и только далеко впереди, там, где смыкался в точку яркий электрический свет люстр, послышалась ему музыка, дурацкий ритм, отбиваемый на детском барабанчике, висящем на ремне поверх накладного живота Рыжего. И тогда Стас устало опустился на пол. Он не торопился, ибо он не мог опоздать. Спешить было некуда. Стас знал, что теперь он точно заблудился, потому что куда бы он отныне не шел, он всегда должен был попасть в тот зал супермаркета, где ждал его Рыжий. Он подумал и попался в свои же собственные сети, которые расставил сам себе.

– Иуда! Проснись! – услышал Стас у себя над ухом повелительный голос и послушно открыл глаза. Низкий беленый потолок, пересеченный грубой, потемневшей от времени деревянной балкой, нависал над ним. Был утренний час. Веселые рыжие лучи солнца нахально лезли в маленькое оконце комнатушки, в которой он лежал. Пожилая женщина, сохранившая, несмотря на годы, девичью стройность, стояла у его ложа. На ней была простая миткалевая рубашка, закрывавшая щиколотки ее маленьких ног, обутых в сандалии из хорошо выделанной кожи.

– Раав? – спросил Стас.

– Слава богам! – женщина громко крикнула в глубину дома. – Иасон, Ермий! Идите сюда! Слава богам, он очнулся.

– Ты молодец, Ермий, – услышал Стас глухой бас где-то неподалеку. – Я уже приготовился к самому худшему, но, слава богам, он очнулся! – а затем в поле его зрения возник плотный чернобородый мужчина в чистом таллифе теплого охряного цвета. Рядом с ним показался старик с аккуратно уложенной седой бородой. Он внимательно посмотрел на Стаса, подержал его за руку, посчитал пульс, сосредоточенно шевеля губами и устало повернулся к чернобородому.

– Ну что ж, Иасон, на этот раз мы победили болезнь. О цене мы с тобой вроде тоже условились, так что теперь я появлюсь только завтра, чтобы еще раз посмотреть брата твоего. Лекарственный настой я оставляю дочери твоей, коль уж она столь самоотверженно ходит за братом твоим, пусть дает его три раза в день, до еды. – Он глянул на Кейхила-Стаса. – А тебе, Иуда, я могу пожелать только одного: поскорее поправиться.