Сергей Нетреба-Залесский - Мастер сновидений

– Хм! Трудный вопрос, -Доктор сморщился и поглядел на фельдшерицу. – Действительно, а зачем? Может, потому что мне так захотелось? Или же в этом всё-таки что-то есть? Что-то, что находится и вне меня, и вообще: вне этого мира? – задумчиво, как бы говоря сам с собой, спросил Доктор, не обращаясь ни к кому в частности.– И все-таки, профессор, – он поднял на Стаса глаза, сверкнувшие янтарным огнем, – мне просто интересно, отдаете ли вы себе отчет, в какой реальности сейчас находитесь?

– Да что вы, черт вас побери, ко мне прилепились с этой своей реальностью? – закричал Стас. – Что она так вам далась? Хотите убить меня, так и убейте! Убейте и дело с концом. Какого черта вы меня мучаете? Проклятый садист, грязный убийца, палач чертов!

– У-у-у! – покачал головой Доктор. – Какая патетика, какая экспрессия! И сколько ненужных слов. Палач, убийца… Надо же! – он хмыкнул. – Вы сейчас кричали так, как будто вас режут.. Что с вами? Опять потерялись? Ай-яй-яй, – сокрушенно покачал он головой. – Какая досада! Надо же! Только-только вылезти, только обрести какую-то, пусть и хлипкую, почву под ногами и вдруг опять! Бах, и в луже! Такой большой, мерзкой зловонной луже. Тут действительно, с ума можно сойти!

– Боже, боже спаси меня! – Стас заткнул уши, чтобы не слышать этот ненавистный вкрадчивый голос. Крепко зажмурившись, он покачивался взад и вперед и тихонько шептал: Боже, ну сделай же хоть что-нибудь, чтобы прекратить эту муку. Господи, помоги мне, помоги! Я схожу с ума, я схожу с ума, господи, избавь меня от этого! —Он поднял голову и уставился на него. – Я вас ненавижу! О, если бы вы знали, как я вас ненавижу! Будь это в моих силах, я растерзал бы вас!

– Ну, коль это не в ваших силах, – усмехнулся Доктор, – то и говорить об этом нечего. Да и что бы это вам дало? Спокойствие? Навряд ли! Тут стоит лишь начать, толкнуть первый камешек с горы, а дальше все обратится в лавину, всесокрушающую лавину, которая неудержимо понесет вас черт-те его знает куда, в такую преисподнюю, такую бездну духа, о наличии которых в себе вы и не подозревали! Хотя нет-нет, вам-то это знакомо как никому – он усмехнулся и пожал плечами, – впрочем, если вам так уж этого хочется, то рискните. Решили отправить меня в мир иной – пожалуйста! Мой чемоданчик со шприцами вам подойдёт? Или чем другим предпочтёте воспользоваться? Чем-нибудь поэкзотичнее? – он встал из глубокого кресла и подошел к камину. – Ага, вот это будет в самый раз, – задумчиво пробормотал он и, наклонившись, поднял с решетки тяжелую кованую кочергу. Обернувшись к Стасу, он протянул ему кочергу и усмехнулся. – Ну, что же вы, дружище? Вот ваш шанс обрести себе свободу, если у вас только духу на это хватит. —Доктор широко ухмыльнулся, -Но вы мне нравитесь! Вы сбросили личину бесстрастности, обнажили свою живую душу, и это весьма похвально! Ненависть очень сильная эмоция. Наконец-то вы начали понимать, что вас учили не тому, что цепь вашего рабства скована из вашей робости, вашей мнимой бесстрастности, и что именно в ненависти заключена высшая сила, в которой человек обретает бессмертие и величие. Слабого ненависть сожжет дотла, сильного сделает равный богам. Так что, ненавидьте меня, ненавидьте весь свет, себя, черт возьми, и в этой ненависти обретите силу духа! Я, можно сказать, вас от себя самого спасаю, а вы мне кричите – убийца-Он ухмыльнулся.-Дорогой мой, я не убийца! Знаете ли, я, в принципе, стою намного выше этого. Мне нет нужды становиться убийцей.

– И, тем не менее, – прервал его Стас, яростно сверкнув глазами, – вы убийца! Только убиваете вы не ножом или пулей, а убиваете словом, насмешкой, жестом!

– Пфуй! Милейший, это вы о чём? —Доктор с усмешкой поглядел на Стаса. – Ну, знаете ли, это вы чересчур! Это вы уж лишку хватили! Да и вообще, дорогой мой, кто бы говорил, а? Прямо-таки абсурд, нонсенс какой-то получается. Ну ладно, ладно, -он лениво взмахнул рукой, -не стану спорить, словом убивать вы плоховато умеете. Нож и пистолет-вот ваше призвание Но вы-то сами, стольких в мир иной отправили? И, -саркастическая ухмылка Доктора стала ещё шире, -добро бы за дело, а то ведь так, за сущую безделицу… Выполняли приказик чей-то… Боялись сказать не как все. Доносики там, руку помощи не протянули… М-да! Нет, дружище, -он покачал головой, -вы-то уж пострашнее любого монстра!

– Может быть и так – твердо и тихо сказал Стас ( Кейхил вылез из автобуса на остановке около заправки старика Хаджингса. Шел нудный осенний дождь, и бензоколонка отражалась в луже вместе с серым дождливым небом. Мокрые деревья настороженно всматривались в него и тянули к нему ветви, черные ветви, наполовину растерявшие свое золотобагряное осеннее убранство. Желтый пикапчик старика потерянно притулился у бокового входа, и на его капоте прилип ржаво-красный осиновый лист. Пахло мокрой землей, грибами, дождем и бензином. Следующая картинка: мать в халате и шлепанцах на босу ногу стоит в раскрытой двери. В глазах у нее испуг. «Джуд! Папа в больнице, – говорит она. – Я не сообщила тебе. Он не хочет, чтобы я беспокоила тебя». Она переминается с ноги на ногу. Стас смотрит на нее и хочет что-то сказать, но внезапная щемящая жалость перехватывает ему горло и он молчит. За те месяцы, что он не видел ее, она вся усохла и постарела. Должно быть, она читает это в его глазах, потому что отступает назад и тихо, не то спрашивая, не то утверждая, говорит: «Я очень изменилась, да?«Стас хочет сказать ей что-то бодрое и веселое, но ничего не приходит ему на ум, и он, сглатывая трудный комок, только молча кивает, и потом он долго стоит, заключив ее в объятия, а она тихо и горько плачет, спрятав лицо у него на груди и прижимаясь щекой к мокрой куртке… Тетя Клара сидит напротив матери на диване и держит чашечку с уже остывшим чаем, а мать, невидяще уставившись в окно, как заведенная раскачивается на стуле, прижав ладони к щекам. Тетя Клара монотонно бормочет ей: «Успокойся, Пэт, ну прошу тебя. Все закончилось. Теперь его уже не вернуть. Ну что теперь поделаешь. Утешься хотя бы тем, что он почти не мучался, и теперь ему хорошо! Все закончилось, его уже нет. Пэт, успокойся, умоляю тебя». Стас стоит, прислонившись к косяку. Горькие слезы душат его. Он хочет что-то сказать, что-то ободряющее и успокаивающее, но из его горла вырывается сдавленное рыдание, и он стремглав бросается по лестнице наверх, слыша, как тетя Клара гудит в столовой, монотонно, как заведенная, повторяя: «Пэт, ну успокойся, Пэт, дорогая, ты думай о том, что тебе надо держаться, ты не одна, Пэт, у тебя есть сын, посмотри, какой хороший мальчик, Пэт». За грудиной возникает щемящая боль, она сдавливает сердце. Давит, давит его. Ничего нельзя сделать, ничего! И ничего нельзя изменить… Следующая картинка: Стас (или же Кейхил?) стоит, подняв воротник пальто и засунув руки в карманы. Старые перчатки плохо греют, а так рукам теплее. Злой северный ветер несет с собой колючие снежинки и наметает крохотные холмики возле сухих кустиков колючей травы. Длинный ряд старых кленов. Неопрятные голые ветви мотаются под порывами ветра. Тетя Клара, сухонькая и сгорбленная, стоит рядом с ним, опираясь на палочку. Глаза ее слезятся, и она то и дело вытирает их батистовым платочком, который судорожно сжимает варежкой. Теплая мужская шапка с наушниками немного великовата ей, и она выглядывает из глубины своего странного головного убора, как маленькая мышка из норки. Стасу даже кажется, что остренький носик ее прямо-таки по мышиному нюхает морозный воздух. Сегодня он уезжает. Уезжает очень далеко. На другой континент. Идет война в Корее, и долг зовет Стаса. Он едет, чтобы защитить демократию далеко-далеко от своего дома. Где-то там, в незнакомой ему Азии. Две рядом стоящие гранитные плиты в длинном ряду среди многих рядов подобных им. Сухая вымороженная земля и холодный посвист ветра. «Уильям Б. Кейхил. 23. О7. 19О5 – 14. 11. 1949» и «Патрисия Э. Кейхил 16. О3. 19О6 – 14. 11. 195О» две плиты рядом, так же, как и в жизни, они были рядом, отец и мать, два самых родных и близких человека, двое, которые дали ему жизнь. Кроме них у Кейхила никого не было. Вторая мировая война унесла всех, подобно тому, как приливная волна, нахлынув, захватывает с собой все, что только может и, бесшумно отступая, уносит с собой в море. Через четыре года после своего окончания она забрала отца, чудом выжившего тогда, в Арденнах. Мать пережила его всего лишь на год и скончалась день в день, не выдержав, судя по всему, одиночества. «Они гордились бы тобой, Джуд, – шамкает беззубым ртом тетя Клара, – Они гордились бы тобой!» Стас стоит сгорбившись, засунув руки в карманы пальто, и ежится под ударами пронизывающего ветра. Все кончено! Дом продан, и ему теперь некуда возвращаться. Некуда! «Стас! Зачем ты ушел из дома? И, вдобавок ко всему, ушел один?» – тихий шепот ветра доносит до него голоса из… из прошлого? «Ты же знаешь, что нельзя уходить из дома одному! Знаешь? Почему ты не послушался? Папа будет недоволен!«Стас стоит на пронизывающем ветру и чувствует, как леденеют дорожки слез на щеках. «Мамочка! Как ты была права! Нельзя уходить из дома одному, нельзя! Я потерялся, мама, я потерялся и теперь не могу найти дорогу домой. Ее нет, этой дороги! Ее нет, а теперь… Теперь нет и самого дома. Мне некуда возвращаться! Просто-напросто некуда! Я потерялся, мама, помоги мне, помоги хоть чем-нибудь! Дом продан и теперь это уже не наш дом. Мне некуда возвращаться! Я заблудился, мама! Дороги домой нет, потому что нет дома! Могилы и память! Вот и все, что мне осталось!» Стас молча стоит посреди замерзшего, продуваемого ледяным северным ветром, поля, рядом с ним опирается на палочку тетя Клара, единственная мамина подруга, которая была с ней всегда, все то время, что Стас помнит себя. Тетя Клара дала ему телеграмму, когда мама умерла, и она же присматривала за их опустевшим домом. «Они гордились бы тобой, Джуд!» – шамкает тетя Клара беззубым ртом и заходится долгим сухим кашлем. Она кашляет и все никак не может остановиться и вытирает мокрые покрасневшие глаза батистовым платочком, зажатым в варежке. У тети Клары артрит и она давно уже не одевает перчатки. «Они могли бы гордиться тобой!» – рефреном повторяет она, и он с ужасом понимает, что ей просто больше нечего ему сказать. «ТАМ НИЧЕГО НЕТ» – со страхом думает Стас. «МАМА! Я ЗАБЛУДИЛСЯ И НЕ МОГУ НАЙТИ ДОРОГУ ДОМОЙ». Холодный ветер высвистывает свою заунывную похоронную песню. Стасу до боли одиноко .)