Чарлз Браун - Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы

Вид незнакомца, сильного и необычного, к тому же полуголого и занятого столь странным делом в такое время и в таком месте, потряс меня до глубины души. Это было непонятно и загадочно. Уж не разрывал ли он чью-то могилу? Какую цель он преследовал: хотел что-то найти или пытался спрятать? И как поступить мне: следить за ним издалека, не выдавая себя, или направиться прямо к нему и силой либо угрозами заставить все объяснить?

Прежде чем я пришел к какому-то решению, он перестал копать – отбросил лопату и сел на землю в вырытой яме. Казалось, он погрузился в размышления, но ненадолго, ибо вскоре ночную тишину нарушили его безудержные рыдания, сначала редкие и приглушенные, потом все более громкие и неистовые. Какая сердечная мука могла вызвать столь безутешную печаль? Никогда мне не доводилось видеть такого душераздирающего проявления безудержного горя и отчаяния.

Что я должен был думать? На какое-то время, изумленный, я застыл в оцепенении. Искренние чувства всегда глубоко трогали меня. Каждый новый выплеск его скорби отдавался болью в моем сердце и слезами, навернувшимися на глаза. Я немного продвинулся вперед и затаился под покровом ночи. Благоразумие покинуло меня, я проникся состраданием к человеку, которого долг велел мне преследовать, и уже готов был броситься к нему.

Но тут его стенания прекратились, и я замер на месте, Он снова взял лопату, вскочил на ноги и стал усердно и расторопно забрасывать яму землей – как будто почувствовал, что за ним наблюдают, и хотел что-то скрыть от постороннего взгляда. Что было делать: обнаружить свое присутствие и, приблизившись, схватить его за руку? Однако, не зная его намерений и опасаясь возможной реакции на мое неожиданное появление, я заколебался. Не осмеливаясь подойти к нему, я все же решился его окликнуть.

– Эй! – закричал я. – Кто здесь? Что вы тут делаете?

Он остолбенел, уронил лопату и, чуть пригнувшись, устремил взгляд в мою сторону. Теперь разговора и объяснений было не избежать. Я собрал все свое мужество, чтобы выйти из укрытия и начать расспросы.

С минуту он, судя по его позе, прислушивался и присматривался. Хотя я находился прямо перед ним, он вел себя так, словно не видит меня. А потом опять взялся за лопату и с еще большим усердием принялся засыпать яму. Я был удивлен его странным поведением и слегка растерялся, Мне ничего не оставалось, как просто молча стоять рядом и следить за тем, что он делает. Засыпав яму, он опять опустился на землю, огласив окрестности еще более горькими рыданиями, чем прежде. Спустя короткое время этот новый приступ его неуемной скорби, казалось, закончился, Он поднялся, подхватил лопату и направился прямо ко мне.

Я уже собрался заговорить с ним, но он прошел мимо, похоже, не заметив меня, хотя едва не задел мою руку, Взгляд его блуждал непонятно где. Вблизи, своим ростом и мускулистостью, он производил еще более внушительное впечатление, однако почти полное отсутствие на нем одежды, полумрак и мои путаные мысли не позволяли мне рассмотреть его получше. Он сделал несколько быстрых шагов вдоль дороги, а затем, внезапно метнувшись в сторону, исчез среди камней и кустарников.

Я не мог двинуться с места, как будто врос в землю, и лишь провожал его взглядом, пока он был в пределах видимости. Мои выводы оказались поспешными и не соответствующими действительности. Давно уже следовало догадаться, что человек этот пребывал в состоянии сна, Я знал о подобных явлениях от очевидцев и из книг, но сам никогда прежде не встречался с людьми, подверженными сомнамбулизму, тогда как теперь видел это воочию, да еще и в подозрительных обстоятельствах, которые давали новый импульс расследованию. Задерживаться здесь дольше не имело смысла, и я направился к имению дяди.

Пищи для размышлений было хоть отбавляй. Мысли стремительно сменяли одна другую, и в такт им, как обычно в таких случаях, непроизвольно ускоряя шаг, я подошел к воротам дядиного дома, когда этого совсем не ожидал, полагая, что очертания вяза еще не скрылись из виду. Однако передо мной и впрямь был хорошо знакомый дом. Я не мог смириться с тем, что мои размышления прервутся так быстро, а потому миновал ворота и, не останавливаясь, поднялся на ближайший пригорок, поросший каштанами и тополями.

Здесь я более обстоятельно обдумал свои впечатления, Вывод напрашивался только один: полуголый человек с лопатой действовал во сне. Но что побудило его к этому? Какое скорбное видение вызвало его рыдания, ввергнув в такое отчаяние? Что он искал или что пытался спрятать в том роковом месте? Подобного рода отклонения, нарушающие нормальный сон, свидетельствуют о болезненном состоянии сознания и поврежденной психике. В периоды сомнамбулизма даже самые отъявленные преступники невольно раскрывали свои страшные тайны. Мысли, которые они из соображений безопасности подавляли или утаивали, пока бодрствовали, зачастую выходили наружу во время сна, когда мозг был неспособен адекватно воспринимать реальность и верно оценивать происходящее, и, не контролируя свои действия, они, вопреки собственному желанию, выдавали себя.

Этот человек, безусловно, виновен в гибели моего друга. Кто, если не убийца Уолдгрейва, мог среди ночи явиться к месту трагедии? А то, чем он был занят, когда я его увидел, – часть какой-то фантастической драмы, овладевшей больным сознанием. Чтобы постичь ее, необходимо проникнуть в потаенные глубины его души. Лишь одно не подлежало сомнению: он не до конца понимает свою роль в преступлении, и это магическим образом притягивает его к роковому месту. И именно это переполняет его сердце горечью и не дает высохнуть слезам.

Но откуда он взялся? Ведь не появился же он из-под земли и не возник из воздуха. У него наверняка есть имя, и он должен где-то жить – вероятно, не очень далеко от злополучного вяза. Ближе всего – дом Инглфилда. Что, если он живет там? Я не узнал его, но, возможно – из-за призрачного света луны и необычного наряда этого человека. Инглфилд держал двух слуг, один из которых – местный уроженец, глубоко верующий, простодушный и бесхитростный – был не способен ни на какое насилие, Он не мог совершить преступление.

Второй же обладал натурой противоречивой. Этот ирландский иммигрант состоял на службе у моего друга всего шесть месяцев, неизменно являя собой образец умеренности и обходительности. Для слуги он казался чересчур умным. Имея хорошие природные задатки, он всячески их культивировал и развивал. Был сдержан, задумчив и склонен к состраданию. Набожен, но без фанатизма, а с оттенком тоски и печали.

На первый взгляд, не было никаких оснований подозревать его. В здешних густонаселенных окрестностях претендентов на роль преступника хватало. И все же, перебирая в уме всех знакомых, я не мог не учитывать, что он, Клитеро, единственный среди нас чужестранец, Наш образ жизни сугубо патриархальный. Каждый фермер живет в окружении сыновей и прочих родственников. А он – исключение из правил. Клитеро – чужак; каким он был и что делал до появления у нас – никому не известно. Вяз находится во владениях его хозяина, Убийцу надо искать здесь, и Клитеро более других подходит на эту роль.