Поль Монтер - Расплата

Но шевалье Робер не собирался прислушиваться к пустой болтовне, им всего лишь нужно укрыться на некоторое время, пока не появится на свет проклятый младенец, по вине которого они вконец обнищали.

Чтобы сохранить тайну убежища, в помощь баронессе вместо солидного доктора пригласили повитуху Нинон Лартиг. Низенькая толстушка с круглым невыразительным лицом и глазами проныры сразу пришлась по душе Фернану. Да и чему удивляться, о Нинон шла дурная слава отчаянной пройдохи, а шевалье всегда предпочитал иметь дело с негодными людьми.

Повитуха в один миг поняла, каковы знатные господа на самом деле. Недаром накануне вечером она увидела паука 3 3 (французская примета: увидеть паука утром – к невезению, вечером – к удаче. «Le matin – chagrin, le soir – espoir»). Напустив на себя маску елейной услужливости, Нинон прислушивалась и принюхивалась, словно хитрая кошка, что ждет удобного момента запрыгнуть на стол и стащить кусок пожирнее. Она терпеливо сносила капризы и придирки баронессы, и выжидала.

Увидев свою новорожденную дочь, Флоранс скривилась от отвращения. Господь милосердный, несносная девчонка как две капли воды похожа на своего папашу! А узнав о том, что одна ножка у бедняги короче другой, баронесса разразилась истеричными слезами. Какая пакость! Она должна долгие годы терпеть возле себя эдакое жалкое никчемное создание? Да ей дурно делается, стоит только взглянуть на маленькую хромушу. Как несправедливо, веселая безбедная жизнь молодой красавицы должна зависеть от калеки!

Шевалье, мельком взглянув на племянницу, скривился и злобно буркнул, что младенец ничуть не милее новорожденного крысенка. Пришлось Нинон унести малышку в другую комнату, чтобы она не мозолила своим дурацким видом глаза бедняжки баронессы. А избавиться на время от детского хныканья повитуха умела. Младенец получил целую ложку воды, разбавленной сидром, теперь девчонка будет спать несколько часов кряду. Стоит ли славной госпоже Флоранс так убиваться? Господь милостив, может, он приберет дитя к себе и развяжет руки молодой вдове. Но Фернан Робер, забывшись, выложил вслух то, что прислуге знать не полагается. Вороватые глазки Нинон забегали, она не ошиблась, теперь только бы не прогадать с ценой за услуги. Повитуха знала, что господа беднее церковных мышей, и наследство еще не получено, но в ушах мадам Флоранс чудесные серьги с изумрудами, а у господина шевалье перстень из белого золота.

Тем временем в полумраке комнаты, где спала девочка, послышались легкий шорох, глухой шепот и тяжелое дыхание. И промозглую комнату наполнил запах болотной травы и мускуса. На полу возникло темное бесформенное пятно. Словно живое, оно двинулось к стене, то сжимаясь, то выбрасывая в стороны причудливые завитки. Вскоре пятно поднялось по отсыревшим панелям на высоту человеческого роста и превратилось в женский силуэт. Тень отделилась от стены, и незнакомка медленно подошла к корзине. Даже в скудном лунном свете, что пробивался сквозь ставни, видно было, как прекрасна ночная гостья, стройная молодая красавица в платье из черного бархата, щедро обшитом золотистым кружевом. Ее длинные и темные волосы свободно спадали до самого пояса. Да, лицо незнакомки было прекрасно, но хищный блеск глаз и ярко – карминовые губы делали его неестественным и вызывали страх.

– Добро пожаловать в мир тьмы и греха, маленькая хромоножка, – торжествующе прошептала женщина.

– Отчего ты так торопишься, Атенаис? – Раздался насмешливый голос.

Ночная гостья вздрогнула, и ее красивое лицо исказилось от злости. Перед ней стояла монахиня в простой рясе из грубой ткани и кармелитском скапулярии 4 4 («Скапулярий Матери Божией с горы Кармель»).

– А, это ты, нудная святоша, сестра Элен! Чего явилась, видно, ваш хозяин не дает мирно спать по ночам? – Оскалившись, произнесла ведьма.

– У нас нет хозяина, у нас есть Отец! – Спокойно улыбнулась монахиня.

– Не начинай свои вечные проповеди, Элен, мне жаль тратить на них время.

– Хм, с чего бы тебе торопиться, Атенаис, в этом доме хватает черных душ, зачем тебе малышка?

– Ну и простофиля ты, сестра – святоша, за невинную душу я получу больше.

– Видно, не в этот раз. Лишь взрослый человек делает выбор, на чью сторону встать, и не тебе решать за младенца, которому нет от роду и дня.

– Ах, избавь меня от своих поучений, зануда! Девчонка – калека, что хорошего может ее ждать? Она наверняка погрязнет в злобе и зависти, и ненависть разъест ее сердце.

– Откуда ведьме знать, как любовь и милосердие спасают даже заблудших. Пожалуй, тебе придется убраться ни с чем.

– Проклятая святоша! Непременно явлюсь посмотреть на твою постную физиономию через несколько лет, когда душа хромоножки станет чернее сажи из очага, если, конечно, она останется в живых. – Злобно хихикнула ведьма.

– Не беспокойся, приспешница темных сил, за жизнь малышки молится викарий Фонтенельского аббатства. – Усмехнулась монахиня.

Ведьма грубо расхохоталась, встряхнув шелковистыми локонами.

– Как же, надейся, серая церковная мышь! Если старик викарий и молится, то только о том, как бы получить наследство кузена. Можешь поверить на слово, блеск золота намного привлекательней, чем жизнь жалкого младенца.

– Скоро начнет светать, Атенаис, лучше бы тебе убраться, пока твоя красота не превратилась в прах. Девочка пройдет тот путь, который ей уготовила судьба. Тогда и посмотрим, на чьей стороне будет сила.

Монахиня осенила крестом корзину с ребенком. Атенаис злобно зашипела, искры пробежали по ее темным волосам, лицо скривилось, и огромная летучая мышь вылетела прочь, унося с собой запах болотной сырости и гнилой воды.

Сестра Элен склонилась над малышкой и прошептала:

– Спи спокойно, дитя, и постарайся набраться сил, видно, они тебе понадобятся.

Силуэт монахини стал таять и вскоре превратился в лунный свет, что пробивался сквозь ставень.

Меж тем в голове повитухи сложился отличный план, пожалуй, ей удастся урвать такой кусок, что остаток жизни проведешь припеваючи. Ну и простофили господа, выболтали за один присест все тайны. К тому же порядочности и благородства в них ни на грош! И Нинон, скорбно поджав губы, начала убеждать баронессу и господина Фернана, что младенец родился слабеньким и вряд ли доживет до утра. Уж ей – то не знать. Слава Пресвятой Деве, она достаточно повидала ребятишек.

А когда госпожа Флоранс и ее братец готовы были завыть в голос от досады и злости, Нинон, сложив руки на животе и опустив глаза, пробормотала постным голосом:

– Вот наказание видеть эдакую несправедливость. У прекрасных знатных людей родится калека, а у никчемных голодранцев – чудесный здоровый ребенок. И каково ему будет расти, бедняжке, зная, что он – круглая сирота.