Уолтер Миллер-младший - Гимн Лейбовицу

Когда долговязый Финго скрылся среди каменных холмов, Фрэнсис зашагал по длинной пыльной дороге к аббатству, жуя кукурузные зерна и запивая их водой из бурдюка. Время от времени он оглядывался. Финго нигде не было видно. Через несколько минут, когда Фрэнсис уже устал ждать, у него за спиной раздался вопль. Фрэнсис обернулся. Крошечная фигурка резчика по дереву на одном из каменных холмиков махала руками и энергично кивала головой в знак согласия. Фрэнсис махнул рукой в ответ и устало побрел дальше.

Две недели голодания взяли свое. Через пару миль он стал шататься, а когда до аббатства оставалась почти миля, он потерял сознание и упал на обочину. Вечером его на обратном пути обнаружил отец Чероки. Священник быстро спешился и стал обмывать лицо юноши – до тех пор пока постепенно не привел его в чувство. До того Чероки встретил ослов, груженных припасами, и выслушал рассказ Финго, подтверждавший находку брата Фрэнсиса. Чероки не верил в то, что Фрэнсис обнаружил нечто важное, однако теперь он сожалел о том, что был нетерпелив с мальчиком. Заметив ящик и наполовину высыпавшееся из него содержимое и мельком взглянув на записку на крышке, Чероки решил, что бредовые речи мальчика – скорее плод романтического воображения, чем сознания, охваченного безумием или лихорадкой. Священник не спускался в крипту и не изучал содержимое ящика, тем не менее ему стало ясно: мальчик неправильно интерпретировал действительно произошедшие события, а не исповедовался в галлюцинациях.

– Закончишь свою исповедь, как только мы вернемся, – мягко сказал он послушнику, помогая ему сесть позади себя на кобылу. – Пожалуй, я смогу отпустить тебе грехи, если ты не будешь настаивать на том, что получаешь личные послания от святых. Ну, согласен?

Брат Фрэнсис в тот момент был слишком слаб, чтобы на чем-либо настаивать.

– Ты поступил правильно, – наконец буркнул аббат, уже минут пять медленно расхаживая по кабинету. Он хмурился, и его круглое крестьянское лицо прорезали глубокие морщины. Брат Чероки нервно застыл на краешке стула. С тех пор как Чероки вошел в комнату, повинуясь приказу своего господина, ни тот, ни другой не произнесли ни слова, и поэтому когда аббат Аркос наконец нарушил молчание, Чероки слегка вздрогнул.

– Ты поступил правильно, – повторил аббат.

Близилась полночь, и Аркос собирался отдохнуть пару часов перед полунощницей и заутреней. Все еще мокрый и взъерошенный после недавнего купания в бочке, он напоминал Чероки медведя-оборотня, который не полностью превратился в человека. На нем был халат из шкуры койота, а единственным символом чина служил лишь крест, наполовину погрузившийся в черную шерсть на груди Аркоса и сверкавший в свете свечей каждый раз, когда аббат поворачивался к столу. Мокрые волосы упали на лоб, и сейчас он – с торчащей вперед бородкой, в шкуре койота – выглядел не как священник, а скорее как вождь воинственного племени, еле сдерживающий ярость после недавнего боя. Отец Чероки, предки которого были баронами из Денвера, обычно общался с должностными лицами, соблюдая все формальности, и проявлял уважение к символу власти, стараясь не видеть человека, который этим символом обладал. В этом отношении он следовал многовековой придворной традиции. Таким образом, отец Чероки всегда поддерживал теплые отношения с перстнем и наперсным крестом, с должностью своего аббата, но самого Аркоса, как человека, старался не замечать. В данных обстоятельствах сделать это было довольно трудно – преподобный аббат только что принял ванну и разгуливал по кабинету босым. Очевидно, он недавно подрезал себе мозоль и слишком увлекся – один большой палец был покрыт кровью. Чероки пытался не смотреть на него, но все равно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Ты ведь знаешь, о чем я? – нетерпеливо сказал Аркос.

Чероки помедлил с ответом.

– Преподобный отец, вы не могли бы уточнить – на тот случай, если это связано с тем, что я мог узнать только из исповеди.

– А? Ой! Черт меня побери! В самом деле, ты же слушал его исповедь. Я начисто об этом забыл. Ну так заставь его снова тебе все рассказать, чтобы ты сам уже мог говорить – хотя, видит бог, об этом уже трезвонит все аббатство. Нет, прямо сейчас к нему не иди. Я скажу, когда надо. И не отвечай на вопросы, которые защищены тайной исповеди. Ты видел? – Аббат Аркос махнул в сторону стола, на котором лежало содержимое ящика Фрэнсиса.

Чероки кивнул.

– Он уронил его у дороги, когда упал. Я помог все это собрать, но внимательно не разглядывал.

– То есть он тебе сказал, что это такое?

Отец Чероки отвел глаза.

– Ладно, ладно, – прорычал аббат, – не важно, что он об этом думает. Просто посмотри на все это как следует и скажи, что думаешь ты.

Чероки склонился над столом, тщательно изучил бумаги, одну за другой. Аббат тем временем шагал по комнате и разговаривал – не только со священником, но и сам с собой.

– Этого не может быть! Ты поступил правильно, отправив его назад до того, как он нашел что-то еще. Но хуже всего тот старик, про которого он болтает. Это уже слишком. Больше, чем он, нашему делу может повредить только целый поток невероятных чудес. Несколько настоящих случаев – конечно! Мы должны показать, что чудеса связаны с заступничеством блаженного – только тогда может пройти канонизация. Но нельзя с этим перегибать! Взять, к примеру, блаженного Чена. Причислен к лику блаженных двести лет назад, однако до сих пор не канонизирован. А почему ? Потому что его орден проявил излишнее рвение. Каждый раз, когда у кого-то проходит кашель, – чудесное исцеление! Заступничество блаженного! Видения в подвале, явления на колокольне… воплощения на колокольне… Все это больше похоже на истории о призраках, чем на список чудес. Может, несколько случаев и произошли в действительности, но когда столько шелухи… Ну?

Отец Чероки поднял взгляд. Костяшки пальцев, прижатые к краю стола, побелели, а лицо окаменело. Кажется, собеседника он совсем не слышал.

– Прошу прощения, преподобный отец?

– То же самое может произойти и здесь, вот что, – сказал аббат и принялся снова расхаживать по кабинету. – В прошлом году был брат Нойон со своей чудесной петлей палача. Ха! А в позапрошлом брат Смирнов при загадочных обстоятельствах излечился от подагры. Каким же образом? Да коснувшись Реликвии блаженного Лейбовица – так утверждают наши оболтусы. А теперь этот Фрэнсис… Он встречает пилигрима, одетого во что? – в килт из той самой дерюги, которую набросили на голову блаженного Лейбовица, прежде чем его повесить. А что у пилигрима вместо пояса? Веревка. Какая? А та самая… – Он ненадолго умолк, глядя на Чероки. – Судя по твоему виду, ты это еще не слышал? Да? Ну ладно, не можешь ответить, значит – не можешь. Нет, нет, Фрэнсис этого не говорил, он просто сказал… – Аббат Аркос фальшиво изобразил своим грубым голосом фальцет. – Брат Фрэнсис просто сказал: «Я встретил старичка и подумал, что он – пилигрим, идущий в аббатство, потому что он шел в ту сторону. На нем была старая мешковина, перевязанная веревкой. И на камне он начертил метку, и она выглядела вот так».