Уолтер Миллер-младший - Гимн Лейбовицу

– Deo gratias! [16] Благодарение богу ( лат .). – покорно отозвался послушник, негромко охнув.

– Может, передумаешь, мой мальчик?

– Преподобный отец, я не могу отрицать…

ХРЯСЬ!

– Deo gratias!

ХРЯСЬ!

– Deo gratias!

Десять раз повторилась эта простая, но болезненная литания, в ходе которой брат Фрэнсис, как и подобало, выкрикивал слова благодарности Небесам за каждый обжигающий урок смирения. После десятого удара аббат сделал передышку. Брат Фрэнсис стоял на цыпочках и дрожал, из-под плотно закрытых век текли слезы.

– Мой милый брат Фрэнсис, – сказал аббат Аркос, – ты вполне уверен в том, что видел старика?

– Уверен, – пискнул тот, готовясь к новому удару.

Аббат Аркос бросил критический взгляд на юношу, затем сел на свое место и какое-то время сердито рассматривал кусок пергамента с буквами .

– И кто он, по-твоему? – рассеянно пробурчал аббат Аркос.

Брат Фрэнсис открыл глаза, и из них вытекла пара слезинок.

– О, меня ты убедил, мальчик, – и тем хуже для тебя.

Фрэнсис не ответил, но молча помолился о том, чтобы необходимость убеждать аббата в своей искренности не возникала часто. Затем, повинуясь раздраженному знаку Аркоса, брат Фрэнсис опустил полы одежды.

– Можешь сесть, – сказал аббат спокойным, если и не дружелюбным тоном.

Фрэнсис шагнул к указанному стулу и начал опускаться на него, затем, поморщившись, встал:

– Если господин аббат не возражает…

– Ладно, тогда стой. Все равно надолго я тебя не задержу. Ты должен завершить свое бдение… Э, нет! – рявкнул он, заметив, как просветлело лицо послушника. – На то же место ты не вернешься. Поменяешься местами с братом Альфредом, а к тем развалинам и близко не подойдешь. Более того, я запрещаю тебе обсуждать это дело с кем-либо, кроме своего исповедника и меня. Хотя, видит бог, ущерб уже нанесен. Ты хоть знаешь, что ты посеял?

Брат Фрэнсис покачал головой.

– Преподобный отец, вчера было воскресенье, и от нас не требовалось хранить молчание. Поэтому во время отдыха я просто ответил на вопросы товарищей. Я думал…

– Ну вот, сынок, а твои товарищи сочинили очень трогательную историю. Ты знаешь, что встретил самого блаженного Лейбовица?

Фрэнсис на мгновение замер, затем вновь покачал головой.

– О нет, господин аббат. Я уверен, что это не он. Блаженный великомученик так бы не поступил.

– Так бы не… Как не поступил?

– Не стал бы гоняться за человеком и пытаться ударить его палкой, в которую вбит гвоздь.

Аббат вытер рот рукой, чтобы скрыть невольную улыбку. Через пару секунд ему удалось снова обрести глубокомысленный вид.

– Ну, про это я ничего не знаю. Он ведь за тобой гонялся, да? Я так и думал. Ты и об этом рассказал товарищам? Так вот, они решили, что речь именно о блаженном. По-моему, на свете мало людей, за которыми Лейбовиц стал бы гоняться с палкой, но… – Аббат умолк, не в силах удержаться от смеха при взгляде на лицо послушника. – Ладно, сынок, так все-таки кто он?

– Преподобный отец, я думал, что он паломник, который хочет посетить нашу раку.

– Это еще не рака, и не надо ее так называть. В любом случае это был не паломник. И мимо наших ворот он не прошел – разве что часовой заснул на посту. А послушник, который стоял на страже, говорит, что не спал, – правда, признается в том, что в тот день на него напала сонливость. А ты что об этом думаешь?

– Прошу прощения, преподобный отец, я сам несколько раз стоял на страже…

– И?

– В ясный день, когда ничего не движется, кроме грифов, через несколько часов просто начинаешь смотреть на грифов.

– Ах вот как? При том что должен смотреть на дорогу!

– А если слишком долго смотришь на небо, то как бы вырубаешься – не спишь, но словно погружаешься в свои мысли.

– Так вот что ты делаешь, когда стоишь на страже! – зарычал аббат.

– Вовсе нет! Брат Дже… то есть, один брат, которого я сменил, был в таком состоянии. Даже не знал, что его смена закончилась. Просто сидел на вышке и смотрел на небо, открыв рот, словно оцепенел.

– Да, и когда ты так обомлеешь, придет отряд воинов из Юты, который убьет пару садовников, разрушит систему ирригации, уничтожит посевы и завалит камнями колодец раньше, чем мы успеем организовать оборону. Почему ты так на меня смотришь? А, я забыл: ты же родом из Юты? Ну, неважно. Допустим, просто допустим, что ты прав насчет часового – что он мог не заметить старика. Ты абсолютно уверен в том, что это обыкновенный старик – и ничего больше? Не ангел, не блаженный?

Послушник задумчиво поднял взгляд к потолку, а затем быстро перевел его на лицо своего господина:

– А святые и ангелы отбрасывают тень?

– Да… То есть нет… Откуда я знаю! У него была тень, да?

– Ну, была, но такая маленькая, едва заметная…

– Что?!

– Так ведь почти полдень стоял.

– Кретин! Я не спрашиваю у тебя, кто этот человек. Я прекрасно знаю, кто он – если ты вообще его видел. – Для придания большего веса словам аббат Аркос несколько раз стукнул кулаком по столу. – Я хочу знать, уверен ли ты… именно ты!.. уверен ли ты , что это – обычный старик?

Вопросы преподобного сбивали брата Фрэнсиса с толку. В его сознании мир естественного и сверхъестественного отделяла не четкая грань, а скорее промежуточная сумеречная зона. В мире были вещи очевидно естественные и Вещи очевидно сверхъестественные, но между этими крайностями находилась область, где (по его представлению) царила неразбериха, – область противоестественного, где вещи из земли, воздуха, огня и воды были подозрительно похожи на Вещи. В эту область попадало все, что брат Фрэнсис видел, но не понимал. А поскольку брат Фрэнсис мало что понимал правильно, он никогда не был «абсолютно уверен». Поэтому уже самим своим вопросом аббат Аркос невольно отправил паломника в сумеречную зону, в ту секунду, когда старик впервые появился – в виде безногой черной полоски, извивавшейся в озере марева, в то самое место, которое он внезапно занял, когда мир послушника схлопнулся, и в нем не осталось ничего, кроме руки, предлагающей пищу. Если какое-то высшее существо решило принять обличье человека, то разве можно заподозрить, что оно – не то, за кого себя выдает? Если бы подобное существо не хотело вызвать подозрений, разве оно не вспомнило бы о том, что нужно отбрасывать тень, оставлять за собой следы, есть хлеб и сыр? Разве оно не стало бы жевать пряный лист, плевать в ящерицу и подражать реакции смертного, который забыл надеть сандалии и наступил на горячую землю? Брат Фрэнсис не был готов оценивать разумность и находчивость обитателей ада или рая или угадывать уровень их актерских способностей, хотя и полагал, что такие существа адски – или божественно – умны. Поэтому аббат своим вопросом уже предопределил природу ответа брата Фрэнсиса.