Уолтер Миллер-младший - Гимн Лейбовицу

Аркос достал из кармана мехового халата клочок пергамента, поднес его к лицу Чероки и – без особого успеха имитируя голос брата Фрэнсиса – добавил:

– И я не понял, что она означает. А вы знаете?

Чероки посмотрел на символы и покачал головой.

– Я тебя не спрашивал, – буркнул Аркос своим обычным голосом. – Так сказал Фрэнсис. Я тоже не знал.

– А сейчас знаете?

– Да. Кто-то их нашел. Это – «ламед», а это – «цади». Буквы из иврита.

– Цади ламед?

– Нет – справа налево. «Ламед цади». Звук «л» и звук «ц». Если бы тут были знаки гласных, то это читалось бы как «луц», «лоц», «лец», «лац», «лиц» – что-то в этом роде. А если бы между этими буквами были и другие, то это можно было бы прочесть как Лллл-угадай-кто .

– Лейбо… Хо! Нет!

– Хо! Да! Брат Фрэнсис об этом не подумал – это пришло в голову кому-то другому. Брат Фрэнсис не выдумал историю про капюшон из мешковины и веревку палача – это сделал кто-то из его дружков. И что теперь? Уже сегодня все послушники пересказывают друг другу милую сказочку о том, как Фрэнсис встретил в глуши самого блаженного. О том, что блаженный проводил мальчика туда, где лежало это добро, и сказал ему, что тот найдет свое призвание.

Чероки растерянно нахмурился:

– Так сказал брат Фрэнсис?

– НЕ-Е-ЕТ! – заревел Аркос. – Ты что, вообще меня не слушаешь? Фрэнсис ничего такого не говорил. А жаль, разрази меня гром: уж я бы тогда показал этому негодяю! Но по его словам все выходит мило и просто – более того, даже туповато. А выискивать смыслы он позволяет другим. Я с ним не разговаривал – отправил его к ректору Реликвий, пусть он с ним разбирается.

– По-моему, мне стоит побеседовать с братом Фрэнсисом, – пробормотал Чероки.

– Да! Когда ты пришел, я еще сомневался – а не поджарить ли тебя на костре. Ну, за то, что ты его сюда прислал. Оставил бы его в пустыне, тогда бы он сейчас не нес этот невероятный вздор. С другой стороны, кто знает, что еще он раскопал бы в том подвале. Так что ты правильно поступил, вернув его.

Чероки, который поступил так, основываясь на совсем других доводах, решил, что в данном случае лучше промолчать.

– Поговори с ним, – прорычал аббат. – А затем пришли его ко мне.

Ясным утром понедельника, в девять часов брат Фрэнсис робко постучал в дверь кабинета аббата. Крепкий сон на жестком соломенном тюфяке в хорошо знакомой келье и скудный завтрак, возможно, и не возвратили чудесным образом силы его изголодавшемуся телу и не полностью прояснили выжженное солнцем сознание, однако, по крайней мере, привели его в чувство, и теперь он понимал, что ему грозит опасность. Более того, он был настолько напуган, что поначалу его стук в дверь не услышал никто – даже сам Фрэнсис. Через несколько минут он набрался храбрости и постучал снова.

– Входи, мой мальчик, входи! – произнес дружелюбный голос, и Фрэнсис почти сразу с удивлением понял, что этот голос принадлежит господину аббату.

– Поверни ручку , сынок, – добавил тот же приветливый голос через некоторое время, в течение которого брат Фрэнсис стоял, все еще подняв сжатый кулак, чтобы постучать еще раз.

– Д-д-да… – Фрэнсис едва коснулся ручки, но проклятая дверь все равно открылась.

– Господин аббат в-вызывал… меня? – взвизгнул послушник.

Аббат Аркос поджал губы и кивнул:

– М-м… да, господин аббат вызывал… тебя . Заходи и закрой дверь.

Брат Фрэнсис закрыл дверь и встал, дрожа, посередине комнаты. Аббат тем временем играл с «усами» – проводками штучек из старого ящика с инструментами.

– Хотя, возможно, именно преподобному отцу аббату следовало явиться к тебе. Ведь теперь к тебе благоволит Провидение, и ты стал знаменитым, а? – Аббат Аркос успокаивающе улыбнулся.

– Хе-хе? – осторожно рассмеялся брат Фрэнсис. – О н-н-нет, мой господин.

– Ты же не станешь отрицать, что за один день обрел славу? Что Провидение избрало тебя, чтобы ты нашел ЭТО… – он обвел рукой разложенные на столе Реликвии, – эту коробку для ХЛАМА – ведь именно так ее, конечно же, называл предыдущий владелец?

Послушник что-то беспомощно промямлил, после чего на его лице застыла ухмылка.

– Тебе семнадцать, и ты, очевидно, идиот.

– Верно, господин аббат.

– Почему ты полагаешь, что твое призвание – религия?

– У меня нет никаких причин так полагать, Magister meus [15] Мой учитель ( лат .). .

– Вот как? Значит, ты считаешь, что быть монахом этого ордена – не твое призвание?

– Нет, я так не считаю! – ахнул послушник.

– Но причин назвать не можешь.

– Не могу.

– Кретин ты маленький, я же прошу тебя назвать причины. А раз их у тебя нет, то, значит, ты готов отрицать, что вчера встретил кого-то в пустыне, что наткнулся на этот… этот ящик с ХЛАМОМ без посторонней помощи, и то, что мне рассказывают остальные, – всего лишь лихорадочный бред?

– О нет, дом Аркос!

– Что «о нет»?

– Преподобный отец, я не могу отрицать то, что видел собственными глазами.

– Значит, ты в самом деле встретил ангела – или святого? – или еще не святого? – и он показал тебе, где надо искать?

– Я не говорил, что он…

– И эта причина дает тебе право утверждать, что у тебя призвание свыше? Это, это, это… назовем его «существо» – пожелало тебе обрести голос, написало на камне свои инициалы, сказало, что ты ищешь именно его, и когда ты заглянул под камень… то там лежало ЭТО. Да?

– Да, дом Аркос.

– Что ты можешь сказать о своем отвратительном тщеславии?

– Моему отвратительному тщеславию нет прощения, о господин и учитель.

– Представлять себя настолько важной персоной, которая не достойна прощения , – значит, быть повинным в еще большем тщеславии! – заревел повелитель аббатства.

– Мой повелитель, я воистину червь.

– Ну хорошо. Ты должен опровергнуть только часть истории, связанную с паломником. Знаешь, ведь его больше никто не видел. Насколько я понимаю, он якобы направлялся сюда? И даже сказал, что, возможно, здесь остановится? Он спрашивал тебя про аббатство? Да? И куда бы он исчез – если бы существовал? Здесь такой человек не проходил. Брат, стоявший в то время на сторожевой вышке, его не видел. Ты готов признать, что все выдумал?

– Если на самом деле нет двух меток на том камне, где он… тогда я, возможно…

Аббат закрыл глаза и устало вздохнул.

– Метки там есть – еле заметные, – признал он. – Возможно, ты сам их нанес.

– Нет, мой господин.

– Ты признаешь, что вообразил себе того старика?

– Нет, мой господин.

– Ну хорошо. Ты знаешь, что сейчас с тобой будет?

– Да, преподобный отец.

– Тогда приготовься это принять.

Дрожа, послушник поднял полы одеяния к поясу и наклонился над столом. Аббат достал из ящика прочную линейку из гикори, опробовал ее на ладони, а затем сильно ударил Фрэнсиса по ягодицам.