Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

Богатый бакалейщик, уверенный в том, что Иисус не может полюбить Полковника и Как-Ни-Верти, попытался вырвать у них лозунг, но Полковник с негодованием оттолкнул его.

— Ах, так! — закричал он. — Теперь ты хочешь нести его, когда два джентльмена показали тебе, что значат хорошие манеры! Поздно раскаялся! И в том, что ты эксплуатируешь рабочих и воруешь, тоже поздно каяться!

Процессия вступила на Мэйн-стрит. Полковник и Как-Ни-Верти грянули «Красный флаг», мы подхватили хриплыми голосами, и, чтобы не уступить нам, Эмблер приказал оркестру играть и первым затянул гимн.

Прохожие останавливались, с удивлением разглядывая странную колонну, одна половина которой старалась перекричать другую.

К тому времени, когда процессия подошла к часовне, куда направлялась Армия спасения, и те и другие совсем охрипли. Под руководством Полковника мы перепели весь репертуар рабочих песен, включая «Интернационал»; Луиджи, безуспешно настаивавший на том, что мы должны выполнить свое решение о штурме ратуши, счел необходимым затянуть «Бандьера росса». Когда мы вошли в часовню, Макдугал и Как-Ни-Верти бережно свернули лозунг, словно это и был красный флаг, а две девицы взяли его и поставили на возвышение.

Мы расселись на задних скамьях, а «Христовы воины» — на передних. Бакалейщик Эмблер с золотой цепочкой на толстом брюхе поднялся на возвышение и, хоть и трясся от страха, явил собой пример отчаянной храбрости.

— Мы не потерпим безобразия в божьем храме! — нервно сказал он.

— А мы не потерпим эксплуататоров! — закричал Полковник Макдугал.

Затем Дарби Мунро покаялся в греховном пристрастии к спиртному; задние ряды отозвались на это воем и мяуканьем, передние — робкими возгласами одобрения.

Снова поднялся Эмблер и сказал:

— Если бы рабочие не пили, у них были бы деньги.

К Сэнди это высказывание, может, и имело отношение, но только уж никак не к нам…

— Рабочим будет хорошо, когда такие типы, как ты, перестанут хапать башмаки и одежду, которые жертвуют рабочим. Это ты зашибаешь на них деньги! — выкрикнул Дарки.

Предводитель Армии спасения произнес страстную речь против азартных игр, и в особенности скачек, и Блуи Армфилд то и дело прерывал его выкриками, а потом, покачнувшись, поднялся Полковник Макдугал.

— Я хочу задать вопрос, — сказал он. — Грех это или нет — включить человека в черный список и тем самым лишить его возможности получить работу?

Он имел в виду недавнюю попытку заправил нашего города включить в черный список Тома Роджерса.

Эмблер покраснел, закашлялся и дал знак оркестру, передние ряды дружно запели гимн.

— А, пошли отсюда. Как ни верти, а я вот что скажу: ничего мы здесь не добьемся, — повернулся к нам Как-Ни-Верти Аткинс. — Пусть их спасают свои души, если хотят.

Проявив и смелость и находчивость, к нам быстро приблизилась одна из девушек с тарелкой для пожертвований в руках. Старина Сэнди, видимо, совсем растрогался от речей и пения — он положил в тарелку кучку десятифунтовых банкнот. Девица из Армии спасения чуть не упала в обморок у его ног, но быстро овладела собой, отдернула тарелку и бросилась бежать, когда Полковник Макдугал попытался схватить банкноты.

Выйдя на улицу, мы устроили военный совет. Макдугал произнес речь о вреде религиозных организаций, заключив ее такими словами:

— Больше мы не позволим отвлекать себя от наших

задач. Мы возьмем ратушу штурмом, как когда-то была взята Бастилия.

Вдруг он огляделся по сторонам и спросил:

— А где же Блуи и Арти?

— Вы послали их захватить полицейский участок, — напомнил кто-то.

— Да, послал. И правильно сделал. Но, может, им нужно подкрепление?.. Вперед, друзья, на баррикады!

Путь к полицейскому участку был долог. Похмелье, которое мы день и ночь в течение многих недель лечили по способу «клин клином вышибай», сильно притушило наш энтузиазм.

Тем не менее Полковник с воинственным видом вошел в участок и спросил констебля Лоутона Промежду-Прочим, захвачен ли участок революционной армией пролетариата.

— Ничего про это не знаю, — ответил Лоутон из-за барьера. — Правда, какие-то пьяницы устроили здесь скандал с час назад.

— А где они? — спросил Макдугал.

— В камере, где ж им еще быть, как вы думаете? И, промежду прочим, в наручниках. Получат по шести месяцев. Они вломились сюда и напали на меня. Я арестовал их за нападение на полицию, сквернословие и буйство в пьяном виде.

Мы столпились вокруг Полковника.

— Мы требуем освобождения политических заключенных! — крикнул он.

Старина Сэнди скромно выступил вперед и протянул пачку банкнот.

— Вношу залог, — сказал он.

Из задней комнаты вышел сержант Флаэрти.

— Сегодня никаких залогов принять не можем. Приходите утром.

— Возьмите половину себе, — предложил Сэнди, деликатно протягивая полную пригоршню десятифунтовых банкнот.

— Выручите нас отсюда, ради бога! — взмолился из камеры Арти Макинтош.

Оба блюстителя порядка жадно глядели на деньги, однако сержант сказал:

— Убирайтесь отсюда, или я всех вас арестую!

— Видно, здесь была жаркая схватка, — покачав головой, заметил Макдугал.

— Как я погляжу, самое мудрое дело — никогда не связываться с полицией, — с притворной серьезностью заключил Как-Ни-Верти Аткинс, и после короткого совещания мы отступили на улицу.

— Надо вернуться в лавку Луиджи и перегруппировать силы, — заявил Полковник под наши одобрительные возгласы. Надо срочно выпить, иначе мы заснем и ко всему потеряем интерес.

Вернувшись в лавку, мы собрались в своей комнатушке и открыли сразу дюжину бутылок пива. К полуночи, вооружившись ножками от стульев Луиджи, мы были полны решимости отправиться освобождать заключенных, однако вняли мудрому совету Луиджи.

— Пусть они там выспятся хорошенько, — сказал он, — а утром мы внесем за них залог.

Утром, малость опохмелившись, Макдугал, Сэнди и я отправились в полицейский участок, но залог у нас опять не приняли.

Блуи и Арти, протрезвившиеся и присмиревшие после ночи, проведенной в камере, предстали перед судом и получили каждый по семи суток тюрьмы без права замены штрафом.

Капитал Сэнди таял с каждым днем; жена не уступала ему пальмы Первенства — она приобрела радиоприемник, еще несколько нарядных платьев, две старинные картины Артура Стритона и пианолу.

— Куда же вы все это поставили? — спросил я Сэнди.

— Э-э, да повернуться негде в этом проклятом доме. Хорошо еще, что мне весело, а то пожалел бы, что выиграл в лотерею.