Фрэнк Харди - Легенды Бенсонс-Вэлли

— Не валяйте дурака, он лучший работник в округе. Вы и сами это говорили, — возмутился я.

— Мало ли что! Без старания работает. Лишь бы денег побольше отхватить.

— Не вам о деньгах говорить, — вмешался Арти. Голос у него прерывался, пот ручьями стекал по запыленным подбородку и шее. — Не дам хаять мою работу, такое еще никому с рук не сходило. Да мы на вашей картошке рекорды ставим!

— Плохо работаете, — не совсем уверенно твердил Жадюга. — Слишком много прокалываете.

— Нечего брехать. В жизни не видал такой чистой картошки, — возражал Арти.

Странная это была перепалка — словно смертельные враги, жаждущие крови друг друга, спорили о погоде.

— Вы не доверху насыпаете мешки. Хотите содрать с меня побольше и портите картошку. Все! Кончите завтра — и хватит болтовни! — отрубил Жадюга.

Арти Макинтош стоял, стиснув зубы и сжав кулаки. Вдруг резким движением он выдернул картофельный куст из земли.

— Закопаю к черту обратно твою проклятую картошку! — закричал он исступленно.

— Смотри, спущу собаку! — пригрозил старик Жадюга.

— А я сверну ей шею, — отвечал Арти. — Это ж ублюдок, как и ты сам!

Жадюга Филлипс захромал прочь.

— Кончайте завтра. Я подсчитаю сегодня, сколько вам причитается, и скатертью дорога! — бросил он злобно через плечо.

— Ну давай, друг, — сказал я, поднимая вилы. — Все равно надо постараться побольше монет из него выкачать.

Я вывернул куст, и Арти Макинтош нагнулся и стал подбирать картошку. Он нащупал картофелину покрупнее и в бессильной ярости швырнул ее вслед Жадюге Филлипсу.

За ужином я глядел на них. Двое мужчин и одна женщина — треугольник, старый, как мир. Мэйбл, не таясь, следила за каждым движением Арти, смеялась его шуткам. Старик Жадюга не отрывал от нее глаз.

Я быстро поел, встал из-за стола и ушел в сарай на свою койку. Арти явился позже.

— Ругался со старым хрычом из-за платы, — объяснил он. — Этот выродок хотел обсчитать нас на два фунта.

Он показал мне подсчет в своей записной книжке. Все как будто было правильно.

— Но ему не удалось выкрутиться, — заключил Арти.

Я стал читать при мерцающем свете фонаря, но скоро журнал вывалился у меня из рук. Не знаю, сколько я проспал, — разбудил меня какой-то шорох. Кто-то ходил в темноте по сараю. Арти, наверно, понадобилось встать, подумал я еще сквозь сон. Потом послышался шепот. Что-то непохоже, чтобы старина Мак разговаривал во сне! Правда, случалось, он стонал и бормотал, но только спьяну. А сейчас от постели Арти доносились два голоса.

— Я тебя люблю, — услышал я хриплый шепот Арти.

— Не надо об этом, — ответил тихий голос Мэйбл. — Я уже не верю в любовь. И я не могу больше жить так — всегда опасаться за завтрашний день.

— Зачем же ты вышла за него? Ведь ты его боишься?

— Страх страху рознь. Филлипс как-никак будет заботиться обо мне.

— Может, я бы тоже заботился, ты не дала мне даже попытаться, — прошептал Арти.

— В Мельбурне тоже много было таких, как ты, — тихо ответила Мэйбл.

— И ты любила хоть одного из них?

— Не одного. Но одного — особенно. От которого у меня…

Дело кончится убийством, подумал я. Я выбрался из постели и прокрался к двери в отчаянной надежде, что сумею помешать Жадюге Филлипсу ворваться в сарай, если он вдруг проснется и обнаружит отсутствие Мэйбл. Светила луна, двор был весь изрезан тенями. Я встал у сарая настороже, готовый сам не знаю к чему. Приходящая в упадок ферма, четверо людей и необъятная ночь, наполненная моим беспокойством, — остального мира словно не существовало.

— Плевать мне на это, я все равно люблю тебя! — донесся взволнованный шепот Арти Макинтоша.

— Милый, не надо мне ничего обещать, — отвечала Мэйбл. — Это ни к чему.

— Как ты прекрасна! Твое тело — как оно прекрасно!

— Только тело?

— И лицо, и волосы, и душа твоя — все.

— Молчи, только целуй меня. Люби меня сейчас. И молчи. Я хочу, чтобы ты получил то, чего добивался.

Залаяла собака, я вздрогнул.

— Тихо, пес, — срывающимся шепотом стал я уговаривать ее. — Ты ведь добрая псина.

Звякнула цепь, и собака снова улеглась, ворча, не очень-то успокоенная. С отдаленных холмов донесся ответный лай. А потом послышалось размеренное шарканье ног на веранде. В тени у бака появилась фигура в белом. Я съежился в дверном проеме.

В сарае стало тихо. Почти не дыша, я следил за призраком у бака. Он был неподвижен, словно статуя. К этому времени, казалось, все собаки в округе переполошились, они заливались громким лаем на разные голоса, создавая дикую какофонию, но Филлипсов пес только тихонько ворчал, словно чувствуя присутствие хозяина, его унижение.

Жадюга Филлипс двинулся в мою сторону. Потом остановился. Должно быть, противоречивые чувства терзали его, и он колебался. Я услышал невнятный, но настойчивый шепот — он донесся от кровати Арти. Ни жив ни мертв, я прижался к стенке сарая.

Жадюга Филлипс сделал еще несколько шагов вперед. И вдруг, словно приняв наконец решение, повернулся, пошел к веранде и исчез. Деревяшка его чуть слышно простучала по голым доскам пола.

Я пришел в себя и отдышался. И тут увидел Мэйбл. Она была в длинной ночной рубашке, босая. Возможно, она тоже заметила меня, но не подала виду; она прокралась в дом. Я навострил уши, ожидая, что начнется ругань или что-либо пострашнее, но в доме было тихо.

Одна за другой замолкали собаки. Я невольно поежился и пробрался к своей кровати. Глаза мои уже привыкли к темноте, и я разглядел спину Арти Макинтоша, одеяло, свешивающееся с края кровати. Он не сказал ни слова, даже не шевельнулся.

Меня била дрожь. Весь в поту, я лежал на спине, пока не прокричал первый петух, возвещая восход солнца. Оно уже выглянуло из-за голых холмов.

Я встал и вышел во двор. Свернул сигарету, жадно затянулся, как будто едкий дым мог успокоить мои взбудораженные нервы. Я присел на край подставки, где стоял бак. Окурок обжег пальцы; я бросил его и свернул другую сигарету. Небо на востоке стало розовым, и ко мне вернулось наконец ощущение реальности того, что меня окружало: фермы, полей, окрестных холмов и долин. У меня было такое чувство, будто события минувшей ночи произошли не здесь и не теперь, а в какой-то далекий, зловещий час и участвовали в них совершенно неизвестные мне люди.

Как обычно, из дому вышел старый Филлипс и принялся стучать вилкой по тарелке, сзывая к завтраку. Какая бы ни стряслась беда, внешне жизнь должна была идти обычным чередом. Жадюга посмотрел на меня испытующе, но промолчал. Я разбудил Арти Макинтоша. Он одевался медленно, неловко, избегая моего взгляда. Я через силу потащился в дом. Жадюга сидел на своем месте во главе стола, тупо уставившись в пустую тарелку. Вид у него был жалкий, как у всякого обманутого супруга, бессильного бороться с унижением.