Ли Чайлд - Манхэттенское безумие (сборник)

И тут в уши мне ворвался какой-то посвист, как будто это свистит некая истерзанная певчая птичка, – и я тут же узнал мелодию из какой-то театральной постановки, основную музыкальную тему. Джейми вышел прямо на меня, сморщив губы. В руках он держал здоровенный тюк с одеждой – шмотки, предназначенные его матери для починки, как я догадался.

Он не остановился. Ясное дело, милый мальчик меня просто не видел. Я вскочил, отряхивая от пыли зад штанов.

– Джейми! Слышишь, Джейми, сынок!

Он притормозил, увидел меня, потом развернулся и подождал, пока я его нагоню.

– Привет, Проныра, – сказал он.

Мне потребовалось время, чтобы разжать стиснутые зубы.

– Мальчик мой! Мне так жалко, что Эмиль так и не рассказал до конца свою историю про леди на роликовых коньках! Но, возможно… мы могли бы сегодня попробовать снова?

– Зачем? Вы где-то денежку нашли? – И поганый малец засмеялся.

Я остановился и посмотрел на него. Он не двинулся с места. Я не двинулся с места. Он выглядел как-то странно, в глазах у него появился некий непонятный блеск. И все равно ни один из нас ничего не говорил и не двигался с места. В конце концов он тяжко вздохнул.

– Мне идти надо. Извините, Ник.

И он начал отступать от меня, кивнул мне в знак прощания, потом повернулся и продолжил свой веселый поход, пересекая Сорок Вторую стрит. И тут вдруг обернулся и прокричал:

– Мистер Эмиль нынче на Уолл-стрит не придет!

– Почему?

– Я просто подумал, что надо избавить вас от бессмысленного ожидания. Мистер Эмиль нашел себе… э-э-э… более интересное местечко, чтоб там сидеть, понятно?

– Нет, не понятно!

Я повернулся спиной к мальчишке и пошел прочь. Но я все понял, очень хорошо понял!

Я подавил вздох и направился на восток. Кто-то говорил недавно, что возле реки все мирно и спокойно. Кто это сказал? Ах да, Эмиль. Там, где-то возле тюрьмы «Синг-Синг», должно быть, течет река. Можно было бы попытаться успокоиться. Потому что я хорошо знаю, что Эмиля, равно как и «Атакующего» или «Опасного» Быка (сами выберите, какого именно Быка), на Уолл-стрит мы вскоре больше не увидим. Я ж не ребенок; мне все мгновенно стало ясно и понятно… ну, после того, как я снова встретил Джейми. Выражение его личика все мне сказало, и я все просек, как это называется в просторечии, на грубом сленге.

Потом я сидел на стенке набережной, болтая ногами и наблюдая за маленькими, весело раскрашенными буксирами, которые тянули и толкали монструозные баржи вверх и вниз по Ист-Ривер, и внезапно понял, что это была за подсказка, которую я проворонил. Рыжие, почти ярко-красные волосы! Я не обратил внимания на сигналы собственной интуиции, вообще их не заметил! Вторая подсказка: необычайно широкие (для меня) познания Быка в смысле дочерей Эмиля. Третья подсказка… ну, не в таком порядке, наверное… Эмиль сказал, что если б он помнил свою семью, то должен был бы «знать», что именно все хотят заставить его вспомнить. А вот это уже была точная подсказка!

И самая точная подсказка: Джейми сообщил, что его ма сказала, что семья должна принять человека обратно, даже если он возвращается домой в качестве бывшего заключенного . А если вспомнить при этом, как эти слова буквально сплющили бедного Эмиля…

Но в чем была моя первая ошибка? Удача, которую сулило мне столкновение с горбуном, явно предназначалась Джейми. Внуку Эмиля. Одному из многих, могу поспорить. Роуз, в этом нет никаких сомнений, одарила своих девочек своим оттенком рыжих волос, а Эмиль затеял мошенничество, кражу денег, чтобы всех их обеспечить и поддержать финансово. А потом, уже с помощью Джейми, Эмиль узнал, что все еще может обрести свою семью, и та будет рада его принять.

Я встал, снова почистил зад своих штанов и побрел по направлению к очень красивым парусным кораблям, стоящим там на якоре, предоставив бризу и приятным видам улучшать мне настроение. Но все еще сомневался и раздумывал: на которой из его дочерей женился Бык? И если Эмиль все-таки «вспомнит» – на радость и благо его прекрасной и столь любящей семье, – куда он запрятал украденные денежки, сможет ли Бык сдать этого древнего и милого старика властям?

Не-а. Не сможет.

АНДЖЕЛА ЗЕМАН не раз заявляла, что в ее историях всегда есть место уму и сообразительности, они там никогда не умирают, а вот остальные формы жизни должны сами о себе позаботиться. Она работает во множестве жанров и суб-жанров. В 2012 году издательство «Отто Пенцлер» вновь выпустило ее первый роман «Ведьма и жемчужина Боршта» и подборку связанных с ним рассказов в виде электронной книги, а также в виде заказного издания. Ее работы публикуются в журналах «Мистери пресс», «Альфред Хичкок мистери мэгэзин» и в различных антологиях. Она член клуба «Ассоциация детективных писателей Америки», «Интернешнл триллер райтерс», «Прайвит ай райтерс оф Америка» и «Интернешнл крайм райтерс ассошиэйшн/Норт Америка». Узнать о ней и ее работах больше можно на сайте AngelaZeman.com.

– Эти вонючки, эти крысы, эти их разведчики, переодеты в наши мундиры! И они направляют наших ребят не туда!

Голоса под деревьями, да еще и на фоне грохота разрывов, далеко не распространялись. Сержант Сэм Рабинович смотрел, как рядовой Джейкобс выскочил из джипа и бросился к нему, чтобы повторить это сообщение.

– Придержи коней, рядовой, – сказал Рабинович.

– Мне это только что сказал водитель грузовика!

Джейкобс был назначен в передовое охранение, наблюдать за перекрестком с другими парнями из военной полиции. Их отделению было поручено направлять движение машин союзников на юг от бельгийского города Бастонь. Рабинович приказал отделению разойтись. Он знал, что в военное время слухи частенько используются обеими сторонами в качестве стратегического оружия. Сержант велел своим людям сложить снаряжение на снег и на сваленные в кучу ветки и разрешил натянуть брезентовый верх джипа, чтобы парни смогли выпить горячего, подогрев свой кофе на двигателе машины.

Рабинович сел на большой невысокий камень рядом с Марони, радистом. Связь была паршивая – сплошные статические разряды, потом пять слов, потом два, потом опять статические разряды, а потом вообще ничего. Пока Марони работал, Рабинович вытащил штык-нож из ножен на поясе, отрезал шмат салями от куска, что лежал у него в рюкзаке, и предложил его Марони, а потом отрезал кусочек и для себя.

Подкладка сапога вся промокла. Боль почти не чувствовалась, нога онемела – явный признак того, что дело может дойти до обморожения. Рабинович попытался не обращать на это внимания. Их взвод понес гораздо более серьезные потери, нежели опухшие ноги во время наступления по всему восьмидесятимильному фронту, которое позднее из-за его географической конфигурации назвали Битвой на Дуге [54].