Михаил Сегал - Рассказы

— Ясно, — сказал Нагорный, — сахар по вкусу.

Он отдал какие-то команды, и уже без лишней показухи бойцы собрались у входа. Двое держали гранатометы. Степан Алексеевич подошел к нам и прошептал:

— Вы не имеете права, если хоть одна пуля…

— Не одна, Степан Алексеевич, а много-много пуль, — ответил Нагорный, — он же террорист.

Батюшка подошел ко мне:

— Ну хотя бы вы…

— А что — я? Я штатский, я не командую.

— Вы не штатский, вы «в штатском»… Вы командуете… Я не позволю убить человека в храме. Тем более у себя в кабинете.

Я постарался объяснить:

— Он — смертник, понимаете? ИНООНЧ! Ни ангел, ни жертва!

— Это неважно, — сказал Степан Алексеевич, — разве можно убивать человека в храме? Это незаконно. Даже для вас, «в штатском».

— Вот я и хочу остаться «в штатском», а не штатским без зарплаты.

— Вы не понимаете… Чему учит нас Христос?

— Да поймите, что он должен был умереть сегодня в восемь, он живет по недоразумению. Его уже как бы нет по бумагам. Это не я, это государство решило.

— Слава Богу, я отделен от государства.

— А я, слава Богу, прикреплен!

— Но существуют шансы, что он останется жив?

— Существуют, — ответил я.

Дурацкий разговор получался. И главное, опять непонятно было, насколько мои действия законны.

— Какие шансы? — спросил батюшка.

— Всякие. В том числе — никаких.

Нагорный подошел, весь на нервах.

— Вы решили что-то? Я не могу по сто раз давать команды туда-обратно.

— Давайте поговорим спокойно, — сказал батюшка, — одну минуту.

— Я спокоен, — сказали мы с Нагорным одновременно.

— Как же так, — сказал Степан Алексеевич, — убивать человека в церкви?! Это незаконно!

Черт. По ходу, правда незаконно.

Нагорный тоже не был стопроцентно уверен, тем более что он был из ОПСВНСП, а не из ОПИПУЛ. Мы не знали, что делать.

— Смотрите, — вступил я, — давайте логически и по закону: один из них террорист, значит, его можно убить во время захвата, а второй — приговоренный к смертный казни, которого все равно надо убить. Значит, убить можно обоих.

— Но не в церкви же, — сказал батюшка, — для этого существуют специально оборудованные Пункты.

— И что вы предлагаете?

— Приговоренный он был до того, как его захватил террорист, — рассудительно произнес Степан Алексеевич, — а сейчас он по закону заложник, и его нужно освобождать. А вот когда освободите, он снова станет по закону приговоренный, тогда можно убивать, но, опять же, строго по закону и в специально отведенном месте.

Нищие на паперти притихли. Бойцы ждали, Нагорный пока не смотрел на них.

— У нас, по ходу, нормальное православное государство, а не компьютерная стрелялка, где каждый может спасать Вселенную как ему хочется, — завершил батюшка.

— Я не против, — сказал я, — я же не говорю, что прямо обязательно надо убить здесь. Давайте так и сделаем, строго по закону: освободим, а потом отвезем в Пункт. Главное — сегодня до двадцати одного.

Нагорный молча развернулся, ушел к своим бойцам, перекинулся парой слов с Гаврилиным и Михайловым. Вернулись втроем.

— Вы извините, но освобождать его мы не будем, — сказал Нагорный, — риск очень большой для личного состава. У него там может граната быть или, например, две гранаты. Могут погибнуть бойцы.

— Пардон, что вмешиваемся, — тихо сказал Гаврилин, — но правда: если бы он настоящий заложник был… Нормальный Человек… Ребенок… да тот же Русин — тогда понятно.

— А так, — продолжил мысль Михайлов, — получается, люди должны идти на смерть ради человека, которого надо освободить и через час расстрелять. Где тут гуманизм?

— А как вы тогда видите? — спросил Степан Алексеевич.

— Ну, боевыми методами: гранатой взрываем дверь и туда еще потом гранату… Или, например, две гранаты.

— Там иконы, — сказал Степан Алексеевич, — и евроремонт. Ваши действия подпадут под БУРС.

Ситуация была неоднозначная, а аргументы временно закончились. Большая стая воробьев сорвалась с земли и пронеслась мимо нас. Стало слышно все, даже ненужное, например, как нищие шептались вдалеке.

— Дорого у вас все. В Еропкино хлеб дешевле, — сказал один другому.

— Ну не хлебом же единым жив человек. Мясо у вас сколько стоит?

Вдруг словно из-под земли появился ксендз из костела — того, что за городом, за заводом кафельной плитки.

— Я дико извиняюсь, — сказал ксендз батюшке, — но у меня уже все высохло.

Я воспринимал все как во сне, но все равно понял, что речь идет об исповедальной будке, которую тот на время ремонта оставлял Степану Алексеевичу.

И тут то ли с того берега, то ли из-за далеких бессчетных изгибов Прощайки раздался шум. Показалось, будто гром прогремел или табун лошадей проснулся, попробовал копытами землю. Тогда я не мог знать, что происходит, узнал потом, просмотрев видеоматериалы.

Ксендз вежливо ждал в стороне. Нищие вежливо сидели на паперти. Все прихожане удалились в не контролируемый мной момент. Вечерело. Страхом веяло от каждого из нас, от недалеких кладбищенских крестов, от тех, кто заперся наверху. Я потянул Нагорного за рукав и отвел к небольшому садику в стороне от главного входа. Запахло корой и прошлогодней известью.

— Времени нет, — сказал я, — я так в Пункт опоздаю. Давайте штурмуйте.

— Ты шкура, — ответил он, — хочешь моих ребят на смерть послать? Понимаешь, какой это риск?

— Рисковать — ваша профессия, — сказал я и добавил: — Ты ведь будешь рисковать не за заложника, а за двухкомнатную на площади… Или парься в общаге до старости.

Нагорный потупил взгляд.

Шум нарастал, мы оглянулись. С не контролируемой пока стороны к церкви приближалась неведомая сила. Ее еще не было видно, но было уже очень хорошо слышно. Мы вышли за ограду, рядом стали батюшка, нищие и бойцы ОПСВНСП. Тысячи человек шли по Новому мосту с той стороны Прощай ки. Те, кто не попал на мост, плыли на лодках.

— Что это, сыночки, крестный ход? — спросила выросшая из-под земли согбенная старушка. Под тяжестью горба она даже не могла поднять голову и взглянуть вперед. — Рано же еще.

— Рано, — сказал нищий.

— А кто это, сыночки?

Нищий всмотрелся вдаль:

— Это Русин.

Что происходило незадолго до этого на холме Единства, можно узнать по видеозаписям: и основным, которые писались для эфира, и с бэкстэйджа — для хроники. Взволнованная похищением Русина публика ждала, выступления остановились. Усилия Леши Козина развеселить людей ни к чему не привели. Ни ребят из «Быстрых углеводов», ни девчонок из «Имитации оргазма» не приняли. Все остановилось. Более того, пришлось вывести на большой экран прямую трансляцию новостей о захвате заложника. Так что освобождение Русина видел весь фестиваль: как с него срывали пакет, брали интервью. Улыбка Русина сияла шесть на девять метров.