Михаил Сегал - Рассказы

— Мы за вами, — сказал Михайлов.

— Пять тысяч зрителей! Я представляю себе эту гору, эти лица, бессмысленные и холодные, как на картине Глазунова!

Стало окончательно понятно, что Русин думал, что мы от фестиваля и пришли его уговаривать. Это было хорошо.

— Откройте, пожалуйста, мы к вам.

Я и Гаврилин натянули маски плотнее, приготовились.

— А мне хорошо и здесь! Мне достаточно любви, воплощенной в слове, мне не нужно зрителей, чтобы слышать образы, не нужно зеркала, чтобы поверить в то, что я существую!.. Ладно, подождите…

Он ушел одеваться, и через несколько секунд раздался крик Ани:

— Ты относишься ко мне, как к пустому месту!

— Я к тебе отношусь хорошо! — закричал Русин.

— Как к пустому месту, ты ко мне относишься хорошо!

Русин оделся, подошел к двери и приник к глазку Михайлову даже в очках, даже через глазок стало не по себе от гипнотической русинской энергетики.

— Вы знаете, сколько строк в хокку? — спросил Русин.

Я показал Михайлову три пальца.

— Три, — сказал он.

— Ну ладно, уболтали, — раздалось из-за двери.

Потом, в машине, связанный, с надетым на голову пакетом, он сидел спокойный и даже немного счастливый, крутил головой, как бы смотря на нас, как на орудие в руках судьбы или даже в руках его самого — Русина.

— Во все века люди боялись живого слова, ибо оно крепче стали и дороже золота. Певцам отрезали языки и изгоняли прочь, — раздалось из-под пакета.

Да… Надо было рот заклеить. Мы никак не реагировали, чтобы не выдать себя.

— Прогнил режимчик, — опять раздалось, — это я вам Устно заявляю!

Стало ясно, что теперь Русин подумал, будто арестован за свои песни, а вовсе не захвачен террористами. Это могло стать проблемой, но и объяснять ему все прямо сейчас не хотелось, он мог запомнить мой голос. Я приложил палец к губам и приказал бойцам помалкивать.

Доехали, умудрились пройти садом и забрались в церковь с черного хода. Посадили Русина в католическую исповедальню, зияющую, как большое обугленное пианино среди светлых стен. Я снял дурацкую шапку, переоделся, просочился к Нагорному. Репортеры и люди из администрации собрались у автобуса. Аркадий Игоревич строго смотрел на меня из окна машины. Как будто я пригласил этих телевизионщиков!

— Мы ведем репортаж прямо от церкви Михаила Архангела, — сказала репортерша, — что же тут происходит, что с Володей?

«Значит, все-таки — церковь, не собор», — подумалось мне.

— Я ничего не могу рассказывать, — сказал Нагорный, — но вы можете снимать, согласно закону, естественно, с приличного расстояния. Сейчас свяжемся с захватчиками. Алло! — он взял свой телефон и стал изображать, будто разговаривает с террористом. — Говорит майор Нагорный!.. Да… Миллион… Вертолет… Слово офицера… Да… Чемодан… В будке… Без оружия… Слово офицера, — и широко улыбнулся репортерше: — Мы надеемся, что все закончится благополучно, а возмутительное похищение в день фестиваля только прибавит популярности нашему рок-движению.

Бойцы ОПСВНСП, конечно, строго проинструктированные, в полной боевой амуниции подошли к церкви. У Нагорного хорошо получалось, он нес набитый пустыми коробками чемодан, держался красиво. Мы встали у входа, солнце светило нам в спины. Вошли внутрь.

— Я без оружия, не стреляйте! — крикнул Нагорный.

— Чемодан оставь, как договорились, и подойди сюда! — ответил Гаврилин из исповедальни.

Нагорный поставил чемодан, сказал Русину:

— Мы вас забираем, на этом для вас все закончится.

— В этом не сомневаюсь!!! — ответила голова в полиэтиленовом пакете. — Не переживайте, вы ведь только выполняете приказ.

Русин по-прежнему считал себя арестованным спецслужбами.

— Да, это мой долг, — ответил Нагорный. — Вы в порядке?

— Вашими молитвами.

— Вас не били?

— Пока нет.

— Сейчас вы встанете и медленно пойдете к выходу. Медленно, иначе в вас могут стрелять.

— Нисколько не сомневаюсь… Днем раньше, днем позже.

Гаврилин и Михайлов вывели Русина в центр церкви. Нагорный поставил чемодан. Гаврилин подошел, чтобы взять его, и тут в церковь ворвался ОПСВНСП, их повалили, связали, надели типовые оранжевые МеСТО [35 — МеСТО — Мешок, Скрывающий Террориста от Общественности.], уволокли в автобус. По закону от 08.08.2022 до выяснения обстоятельств никто не должен видеть лиц террористов.

Русина бойцы стремительно вывели наружу, прикрыли телами, сняли пакет. Первое, что он увидел, был микрофон репортерши.

— Как вы, Володя?

— Нормально.

Он ничего не понимал, но перед микрофоном чувствовал себя хорошо. Отдышался.

— Вас били?

— Нет.

— Появитесь на «Вудстоке»?

— Посмотрим…

Репортерша повернулась к камере:

— Только что ОПСВНСП освободил рок-певца Владимира Русина, и сейчас с ним вместе мы отправимся на «Эхо Вудстока». Владимир, когда-то назвавший свою группу «Мистическое путешествие», вряд ли мог представить, что это путешествие приключится с ним самим. Следующее наше включение — на фестивале.

Его посадили в телевизионую машину, с боков втиснулись репортерша и оператор. Он иронично смотрел на них, как полчаса назад — на нас, своих похитителей. Взгляд его был холоден. Русин все время смотрел внутрь себя, поэтому не имело значения: кто рядом, день или ночь на дворе, надет ли мешок на голову.

Я заглянул в окошко машины и спросил:

— Володя, в порядке?

Он вспомнил меня.

— В нем.

— БОПТы вообще обнаглели, — сказал я, — до Колыча добрались.

В принципе, я рисковал, но Русин, как я уже говорил, был дурак и мог не догадаться, что был захвачен террористами. Нужно было вложить ему в голову правильную версию произошедшего. Потом добавил, чтобы не акцентировать на этом внимания:

— Пишешь что-то новое сейчас?

Русин коротко взглянул на меня.

— Хокку.

Машина увезла его на фестиваль.

Подошел Аркадий Игоревич, пожал мне руку.

— Ну что же, — сказал он, — с прессой не очень хорошо получилось, но победителей не судят. Давай оформляй БОПТа и дуй на свой фестиваль. Молодец…

Я боялся, что он спросит про Приведение. Он спросил:

— А что с Приведением? С почином?

Я соврал, как вру обычно, чтобы формально это не было ложью:

— С Приведением все хорошо… Сегодняшним числом.

Он уехал. Мы остались одни. Нагорный набрал БОПТа.

— Ну что, посмотрел киношку? А теперь спокойно выходите оба с поднятыми руками.

— Я не выйду, — ответил БОПТ.

Это было очень плохо.

— Мне терять нечего. Меня все равно расстреляют.

— Суд учтет… — начал я.

— Знаю я ваш суд, — сказал БОПТ, — сам десять лет отработал.

Ну тогда конечно, если отработал…

— У меня граната, — сказал он, — даже две. Как только начнете освобождать — всех взорву.