Геннадий Гусаченко - Тигровый перевал

-- Есть, как же...

-- Много?

-- Мамка ходила - ажно целую банку плинесла, -- охотно ответил мальчонка, рыжеволосый и конопатый.

-- Банку?! -- опешил Виктор.

-- Тлёхлитловую, -- уточнил малыш.

Виктор растерянно посмотрел на меня. Я пожал плечами. День клонился к закату и следовало подумать о ночлеге. Мы молча подняли рюкзаки и двинулись в тайгу. Желтеющая стена леса, расцвеченная багряными, зелёными пятнами осинников и ельников, вставала сразу за селом. В распадке, у тихо журчащего ключа поставили палатку. Набросали в неё лапника, подложили под головы рюкзаки и тот час уснули. Разводить костёр, варить похлёбку и балагурить у огня в ожидании ужина уже не хватило сил.

Наутро, продрогшие и голодные, вылезли из палатки. Белесый туман косматыми клочьями висел на кустах и деревьях. Мы наскоро позавтракали холодной тушёнкой, переобулись в сапоги, захватили вёдра и отправились на поиски заветного болота. Шли долго и от места ночёвки отмахали немало. Тяжёлые рюкзаки уже начали водить нас из стороны в сторону, когда под ногами зачавкало, а скоро захлюпало и в сапогах. Виктор разулся, достал сухие носки, вложил их в целлофановые пакеты и в таком виде напялил на ноги. Я последовал примеру товарища. Ногам стало тепло и сухо. Но от усталости мы едва передвигались, утопая по щиколотку в болотной жиже. Кое-где выделялись островки пожухлой осоки с чахлыми берёзками. Поросшие мелким кустарником бугорки манили сухими листьями. Так хотелось упасть на мягкую траву, на рыжеватый мох, обильно растущий на трясине. Но стоило ступить на мнимую твердь, как мховый ковёр, плавно качаясь, опускался, и под ногой булькала вода.

А вот и клюква. Темно-красные ягоды, прихваченные ночными заморозками, ледяными шариками застучали по дну ведра. Я с тоской заглядывал в него, время от времени бросая несколько ягод. Ведро казалось мне невероятно, просто чудовищно огромным в сравнении с горстью клюквы, набранной почти за час. При мысли, что надо наполнить его доверху, я совершенно пал духом. Если такими темпами брать клюкву, то за весь отпуск, возможно трёхлитровую банку мы и насобираем. Я поделился на этот счёт своими соображениями с Виктором. Мой неутомимый товарищ, оказывается, был такого же мнения.

-- Надо выходить отсюда. Нечего время терять... Зато теперь знаешь, как растёт клюква.

Как растёт эта очень целебная ягода, я и в самом деле видел впервые. Представьте себе кочку, густо поросшую мхом. В него вы невзначай уронили две-три темно-вишнёвые бусинки, связанные между собой длинными и тонкими паутинками -- стебельками. Поначалу вы ничего не замечаете. Повсюду мох да и только. Вдруг увидели красную горошину. А неподалеку рдеет другая. А вот ещё одна затаилась на траве... Вы наклоняетесь и берёте её. Именно берёте, а не отрываете от стебелька. Такое ощущение, что и не растёт она вовсе, а просыпана в траву. Мы без сожаления покинули болото, и вернулись в знакомый распадок. Ночь обещала быть холодной. Пока совсем не стемнело, заготовили кучу сушняка на дрова. Ссыпали клюкву из обоих ведер в один пакет. Получилась почти полная пригоршня. Развели костёр, повесили над огнём котелок с водой. Наконец, с таким трудом добытую клюкву заварили кипятком, подсластили сахаром. Нас окружали мрак и осенний холод. Мыши шуршали в сухой листве. Искры с треском поднимались над костром. Пламя высвечивало наши лица, парок вился над одеждой и сапогами, развешанными для просушки. Мы пили необыкновенно вкусный чай, придвигаясь зябшими спинами к раскалённым углям.

-- Да, забрались мы... такая глушь кругом, - не торопясь прихлебывая чай, сказал Виктор. Как бы в подтверждение его слов внизу, у ручья, вдруг затрещали сучья.

-- Медведь...- прошептал Виктор.

Об этом я и сам догадался. Кто же ещё, не боясь, будет среди ночи ломать сухие ветки? Мы замерли, прислушиваясь к тишине непроглядной ночи. Всё стихло, но кто знает, не вернётся ли косолапый вновь? Забыв о сне, мы всю ночь таскали дрова.

-- К огню мишка не подойдёт... Побоится, -- утирая пот, ободрил меня Виктор.

-- Пусть попробует. Суну ему горящую головню в пасть, -- расхрабрился и я, беспрерывно заваливая в костёр охапки хвороста, пни, валежины, корневища, отставшую от гнилья толстую кору. Все эти подношения ненасытный огонь мигом пожирал и требовал новой пищи. Мы очистили от бурелома поляну вокруг костра, а когда и этого стало мало, принялись таскать сухие обломыши с другой стороны ручья. На рассвете, вконец обессиленные, мы упали на рюкзаки. Земля, прогретая жаром костра, источала приятное тепло. Нам было начихать на клюкву, на медведей и на всё остальное. Спать! И ничего больше!

Солнце высоко поднялось над вершинами дальних сопок, когда мы вскочили, разбуженные треском сушняка. Забыв о топоре, воткнутом в бревно, затаились, настороженно вглядываясь в просветы между деревьями. "Му-у", -- раздалось неподалеку. Мы испуганно вздрогнули, но в эту минуту на поляне появилась пятнистая корова. Следом шла женщина в цветастом платке и с прутом в руке.

-- Выходит, мы корову за медведя приняли. Далеко забрела бурёнка, -- рассмеялся Виктор, когда женщина поравнялась с нами.

-- Та де ж далеко?! -- нисколько не удивляясь незнакомцам, ответила женщина. - Вона за этим бугром огороды нашенски.

Женщина заглянула в пустые вёдра, всплеснула руками:

-- А клюква дежь? Нэма клюквы! -- И растроенно покачала головой:

-- Потравилы усё, ироды. Опылялы тайгу упротив заразы який-то. А рокив десять назад клюкву бочками бралы... Ну, Зорька, пшла...

На обратном пути домой ничего примечательного не случилось. От Россошки до Лесосибирска добирались на моторных лодках. За неимением фляжек со спиртом расплатились новёхонькой палаткой и непромокаемыми куртками.

Когда я вспоминаю поездку за клюквой, вижу огромные штабеля почерневшей древесины... Портальные краны Енисея... Добродушного капитана буксира... Унылые россошинские избы и так напугавшую нас корову Зорьку...

А клюкву домой мы привезли... Купили на базаре на оставшиеся деньги... Одно ведро на двоих.

Моя дочка Иринка тащит домой всякую живность. То хромого ежа притащит, то воробья со сломанным крылышком, то подберёт на снегу замерзающего снегиря. Лечит их, выхаживает... А прошлым летом наши соседи едва в обморок не упали, узнав, что Иринка принесла в дом... змею. Настоящую, ядовитую. Её привязанность к этой лесной гостье повергла в ужас и меня, бывалого охотника. Представьте себе: прихожу домой, сажусь в кресло и вдруг вижу на подлокотнике... гадюку! Я наверняка переполошил бы весь дом диким воплем, но тут в комнату вошла Иринка и спокойно так взяла змею.

-- Випера берус - обыкновенная гадюка, я назвала её Настей, - объяснила она. -- Да ты не бойся, папуля, Настя очень добрая и ласковая, -- засмеялась дочурка, но... с работы вернулась мама. Иринка не придумала ничего лучше, как сунула змею за пазуху и, усевшись за пианино, принялась разучивать этюд.