Геннадий Гусаченко - Тигровый перевал

И то, правда. Мишка высок, плечист, силён. Усы чёрные, волосы пышные. На артиста Боярского похож! Балагур и шутник! Нравятся девкам такие развесёлые парни.

-- Чаво так назюзюкался?

-- Васька Зайков стенку мебельную купил... Обмывали... Опосля повалихинского самогону добавил... Отравился, видать, этой гадостью... Тёть Лиз, собольков тебе изловлю... На шапку Лариске...

-- То када ещё будет?

-- Валеночки принесу... Размером Борьке твоему подходящи...

-- Спёр, поди, где?

-- В зверопромхозе вчера выдали...

-- Тащи. Посмотрю.

-- Я мигом, тёть Лиз!

Убежал и скоро вернулся с парой серых, добротно скатанных валенок.

Елизавета Пронькина, жена лесника, помяла их в пухлых руках, надавила пальцем на подошву.

-- Тонковата... Протопчется быстро...

-- Да им сносу не будет, тёть Лиз, если подшить. Новьё валенки!

-- Ладно, на! Заливай свой пожар, - извлекла из халата смятую купюру. - Должок вернуть не забудь!

Последние слова Елизаветы Мишка вряд ли расслышал. Зажав деньги в кулаке, ломанулся на улицу, к проезжавшему грузовику.

-- Стой, Колян! Ты в райцентр?!

"Камаз" сипнул тормозами. Шофёр наклонился, распахнул дверцу.

-- Колян, помираю! Жми на всю! Довезёшь живого - не знаю. Башка трещит, -- вопил Мишка, хватаясь за голову. -- У Васьки Зайкова вчера перебрал малость... Повалихинской сивухой траванулся...

Шофёр понимающе кивнул.

Мишка залез в кабину, и "Камаз", выпустив белые клубы выхлопных газов, рванулся к мосту на перевал, розовеющий на горизонте бледным рассветом.

Елизавета вернулась в дом, довольная задарма приобретёнными валенками. Одела полушубок, примерила валенки: как раз впору! Прихватила вёдра, коромысло и скорее к колодцу. Новости узнать, свои рассказать. За привычку совать нос в чужие дела завьяловцы прозвали её Носихой.

Елизавета наполнила вёдра, подождала, пока к колодцу подойдёт ещё кто-нибудь. Вот на тропинку к колодцу свернула Галина Москалёва. Жена завгара, учётчица лесопильного цеха.

Елизавета подняла вёдра, покачиваясь и расплёскивая воду, пошла навстречу.

-- Новость-то какая, соседушка! Мишка Хлеб отравился!

-- Насмерть?!

-- Как знать? Колька Панов его сейчас в райцентр увёз чуть живого... У бабки Повалихи самогону купил и всё нутро спалил...

-- Надо же! Аккурат перед свадьбой! -- уронила пустые вёдра Галина.

-- Трепал он мне про женитьбу-то... Думала, брешит... Кто же невеста его?!

-- Нашлась одна... Верка Рябова, бухгалтерша.

-- От ненормальная! Всю жизнь с алкашом маяться...

-- А сама-то Верка, лучше? Со всеми завьяловскими парнями перегуляла...

-- Всё же не ровня ей Мишка. Она с образованием. На этом, как его, на кампютере работает. На пианине играет...

-- Доигралась, выходит, с Мишкой. Он на гармошке. Она на пианине. Хороший дуэт!

-- И не скажи! Ей, по её-то образованности, не такой мужик нужен. Культурный. К примеру, как твой Юрка. А Мишка - кто? Охотник?! Бич таёжный?! Конечно, всё же лучше за такого пойти, чем на чужих мужиков зариться...

Минувшим летом козёл Пронькиных забрался в огород Москалёвых. Погрыз капусту. Потоптал грядки. Принародно, в магазине, в очереди за колбасой, отчитала Галина нерадивую соседку:

-- Чем лясы точить и людей обсуждать, загон бы починила да козла привязала, сплетница!

Елизавета зло затаила, знала, как стреляла глазами блудливая Верка на симпатичного механика. Как крутилась перед ним в короткой юбчонке. Так и присох бы к ней завгар, да Галина вовремя оттаскала соперницу за волосы, лицо оцарапала. Знай наших! Но слова про чужих мужиков больно кольнули. Молча проглотила пилюлю.

Елизавета ушла, растянув губы в ехидной ухмылке.

К колодцу подогнала корову Марья Лосева. Загремела цепью, опуская ведро. Подняла, поднесла корове. Раздувая ноздри, корова фыркает, нехотя пьёт, словно цедит, холодную воду.

-- Здравствуй, Галя!

-- Привет, Мария!

-- Носиху видала? Сарафанное радио, а не баба. Беспроволочный телеграф! Не переслушаешь её... Трепала-то чего?

-- Сказывала: ухажёр Веркин отравился... В больницу его Колька Панов ни свет, ни заря потартанил.

-- Митьку - гармониста, что ли? И чем же отравился? Стеклоочистителем, небось?

-- Самогонкой повалихинской!

-- Ведьма старая! Доколе мужиков спаивать будет?! Управы нет на неё!

Степаниду Поваляеву завьяловцы промеж себя бабкой Повалихой звали. День и ночь курится дымок над закопчённой банькой в её огороде, разнося сивушный запах. В самогон Степанида всякий дурман подмешивает. Белену, табак, хмель... Чтоб шибче с ног валил. За то и получила прозвище.

Муж Марии Лосевой, бульдозерист Иван, частенько наведывался к Степаниде, возвращаясь от неё "на рогах". И Мария поспешила разнести по деревне печальную весть.

В полдень у конторы зверопромхоза, где Мишка Хлебников числился штатным охотником, столпился народ. Тихо переговаривались...

-- И где он сейчас?

-- В морге. Где же ещё ему быть? Экспертизу делают. Найдут отраву - судить Повалиху будут...

-- Давно пора... Давеча купил бутылку у неё. Уверяла - первач. А попробовал - вода голимая! И табаком воняет!

Мишку жалели, вздыхали.

-- Безобидный был. Весёлый. На гармошке здорово играл! Как даст, бывало, "цыганочку", ноги сами в пляс идут! И куды усталость деётся!

Васька Зайцев, таёжный напарник Мишки Хлебникова, переживает больше других. Плачет:

-- Нормально вчера посидели... Кто бы мог подумать? Эх, Мишка, Мишка...Говорил я ему - хватит, домой иди. Не послушал... К Повалихе занесло его. А какой мужик был?! В прошлом годе я на охоте ногу подвернул, так он меня до самого зимовья на себе нёс...

Мишка Хлебников одинокий. Домишко у него маленький. Кошка, собака. Родных нет. Хоронить некому. Начальство зверопромхозовское гроши на похороны выделило. Мало... Пошёл Васька по дворам с картонной коробкой.

-- Подайте, сколько можете, на Мишкины помины.

Сельчане опускали в прорезь коробки мелкие деньги, удивлялись:

-- Здоровяк был! Оглоблей не перешибёшь! А супротив "повалихи" не устоял. И одеколон пил, и лак мебельный, и всё ничего.

-- Сейчас не знаешь, что и пить... "Рояль" нельзя, "Амаретто" нельзя... Водку продают - денатурат, водой разбавленный! Самогон и тот отравой стал!

В столярке зверопромхоза дед Прокоп доски фугует. Ворчит старый:

-- Мерку снять в таких случаях полагается...

Ему объясняют:

-- Да рази в город уедешь, дед Прокоп? Ты видишь, погода какая?! Метель поднялась, свету белого не видать. Дорогу перемело...

-- Да, пурга окаянная, не унимается зараза, -- соглашается дед. -- А всё ж мерку с покойника завсегда сымают. Обычай такой...

-- Сыми, дед мерку с Васьки Зайкова. Он с Мишкой одного росту...

Накануне директор зверопромхоза Сысоев с трудом дозвонился в райбольницу. Голос дежурного врача как из-под земли: