Геннадий Гусаченко - Тигровый перевал

Ещё находясь под впечатлением встречи с гадюкой, я в потёмках отыскал зимовье деда Дымаря. Здесь ночевали двое охотников из Листвянки - Иван Горовец и Ермолай Лабецкий. Отужинав, мы разместились на лежанке, устланной еловым лапником. Никому не хотелось спать. И как всегда в таких случаях, начались рассказы о всяких таёжных происшествиях.

-- А знаете, сегодня чуть на гадюку не наступил, -- начал я. - С перепугу такого дёру дал, как и от медведя не бегал...

-- Поубавилось их, -- сказал Дымарь.

-- Терпеть не могу этих тварей, -- передёрнулся на топчане Иван Горовец.

-- Противные они, гадкие, -- поддакнул рядом лежащий Ермолай.

-- Зато полезные, -- убежднно ответил старый егерь. - Мышей поедают, всяких вредных насекомых. Сами кормовой базой для хищников служат. Опять же яд от них берут для лекарства... Не помню, в каком журнале читал, развелось на Гаити змей тьма-тьмущая. Что делать? Привезли мангуст - это вроде наших хорьков. Проворные зверюшки! Живо с ними расправились. А крысы и мыши расплодились. Да в таком количестве, что их полчища начисто посевы уничтожили. Островитянам пришлось отловить мангуст и заново змей разводить. А уж сколько неприятных рассказов об этих мирных существах...

-- Неприятных - да, а вот насчёт "мирных" сомневаюсь, -- зевнул Лабекций. - За одной девкой, сказывали, гадюка гналась. Свернулась колесом и катилась за ней по пятам. Да благо - речка рядом оказалась. Девка по брёвнышку перебежала, а гадюка в воду свалилась. Так и отстала...

-- А я ещё слышал, -- приподнялся на локте Горовец, -- не знаю, правда то или небылица... На покосе женщина спала с открытым ртом. Вот медянка в неё и вползла незаметно...

-- Ишь ты, окаянная! Надо же, страсть-то какая! -- хлопнул себя по боку Ермолай. -- Вот и спи после этого в лесу!

-- И стала та женщина чахнуть, -- продолжал Горовец. -- Сколь не бились врачи, а всё без толку, не могли вылечить. Позвали знахарку. Посмотрела та и говорит: "Приходи, как стемнеет, выгоню хворобу из тебя". Явилась к ней женщина, знахарка дала ей снадобье. Больная выпила и заснула. Поставила старуха перед спящей блюдце с парным молоком, сама спряталась, ждёт. Не дождалась - сама заснула. Открыла глаза, а молока-то в блюдце и нет. На другой вечер старуха дождалась да поторопилась: только замахнулась поленом, чтоб прихлопнуть змейку - та юрк обратно в рот и нет её! Знахарка блюдце подальше поставила. Выползла медянка и принялась молоко пить. Бабка ударила её поленом и в горящую печь бросила, а блюдце то забыла убрать. Кошка полакала из него и к утру издохла.

-- А женщина-то как, поправилась? -- спросил Лабецкий.

-- Проснулась и спрашивает: "Выгнали хворь из меня, бабушка? Уж мне так легко, так хорошо..." Знахарка ей ничего про змейку не сказала и та выздоровела.

-- Чушь, выдумка, -- раздался в темноте голос егеря. -- Мне в больнице шланг тонкий в желудок толкали, так я думал конец мне, еле вытерпел мучительную процедуру. А тут змея! Враньё!

-- Как знать? -- опять зевнул Ермолай. -- У нас в деревне у одной бабки гадючка под крыльцом жила, чужих в дом не пускала. Как идёт кто - выползет на ступеньку и шипит. А бабка идёт - лежит тихо, не шевелится. Знала, поди, что бабка не тронет её.

-- А я когда был маленький, -- начал рассказывать Ермолай, -- в нашей избе зимними вечерами гости собирались. Женщины пряли, мужики в лото играли. И страшные истории рассказывали. О покойниках, убийствах, змеях. Считалось, чем страшнее, тем интереснее. Электричества не было. При тусклой керосинке сидели. За окнами тьма непроглядная, вьюга бушует, на стенах тени косые мечутся, в душу страх жуткий заползает...

-- Что было-то? -- нетерпеливо подался вперёд Иван Горовец.

-- У одного охотника кот пакостный жил. То сметану в горшках слижет, то рыбину со стола стянет. А лентяй был ужасный. Мимо носа мышь пробежит, Васька только глаза жёлтые скосит и дрыхнуть продолжает...

-- Я бы такого лодыря живо со двора выставил, -- смеясь, заметил Иван.

-- Вот-вот. И охотник этот тоже задумал отдать лежебоку кому-нибудь. А тут колыбельку с его мальцом во дворе поставили. Кот заскочил в неё и замяучил надрывно, как в мартовскую ночь. Прыгнул на ребёнка и лицо ему оцарапал. Заплакал малыш громко. Подбежала мать, увидела злющего кота и насилу прогнала. Принялась качать и баюкать дитё. И только затих ребёнок, как Васька дико мявкнул, снова прыгнул в кроватку и разбудил ребёнка. Рассердился охотник, погнался за котом и прибил бы его. Но рыжий котяра на берёзу сиганул и в густых ветвях запрятался...

-- Дурной какой-то кот, -- усаживаясь на постели, сказал Иван. - А вот у нас был случай...

-- Да погоди ты, дай доскажу... Успокоила мать ребёнка и спать уложила. И только отошла от качалки, как кот уж рядом. Глаза круглые бешено таращит, шерсть дыбит, хвостом подёргивает. Кинулась к мальчонке да поздно: выползла из-под подушки толстая змея, обвилась вокруг головы ребёнка. Закричала женщина страшно и упала в обморок. На крик люди прибежали. Увидели змею, а подступиться не могут: гадюка над лицом малыша шипит. И ни ударить её, ни схватить - того и гляди вонзит в ребёнка ядовитые зубы. Вдруг Васька метнулся на гадюку, вцепился в неё когтями и давай рвать. Свалилась змея на землю плетью бездыханной. Но и коту досталось: крепко его ядом нашпиговала. Распухший, чуть живой ушёл Васька неизвестно куда и не показывался всё лето. Поздней осенью притащился худой, облезлый, с отвисшей шкурой. И с той поры спал и ел сколь хотел. Всё позволялось ему, -- закончил свой рассказ Ермолай.

Дымарь глубоко дышал, я даже подумал, что он спит, но тот поднялся, приоткрыл дверь избущки. Пахнуло душистым мёдом цветущей неподалеку липы.

-- Да-а, история, увидеть такое - заикой на всю жизнь остаться. Однако, брехня всё, выдумка -- сказал Дымарь. Огонёк его папиросы краснел в темноте.

-- Вот у нас в Листвянке раньше конюх Митрохин жил. Вредный до чего был мужик! Сварливый, склочный, просто словами не передать. А у лесника Фрола Останина дочка на выданье была. Манькой звали. Красивая была зараза. Я тоже к ней клинья подбивал. Так она отбрила: "Хороша Маша, а не ваша!". А тут Митрохин. Полез приставать к Маньке. Ну, и наподдавала ему по мордасам. Озлился Митрохин, козни затеял. Захотел погубить девку. Поймал на болоте гадюку, в окно к леснику стал запихивать. Считал, что гадюка в постель к Маньке заползёт и укусит её. Торопился злодей. Змея вывернулась и цапнула его самого в левую руку выше локтя. Еле спасли Митьку...

Под заунывное гуденье комаров слушал я эти не правдоподобные рассказы. Решил в долгу у охотников не остаться. Рассказал, как из-за шаловливой выходки пострадал пчеловод Овсянников. Привёз он домой с луга воз сена. Зимой дело было. Бросил охапку в ясли. Смотрит, корявая ветка на вилах торчит. Схватился за неё и тотчас руку отдёрнул: то стылая змея оказалась. А по натуре Овсянников - весёлый, юморной человек. Хохмы всякие любит, проделки забавные. В деревне привыкли к его выкрутасам. Но когда пасечник выкинул последнюю "шутку", все шарахнулись от него как от чумного. Покрутив мёрзлую змею и так, и сяк, Овсянников не нашёл ничего лучше, как принести её в сельский клуб. Держа змею за хвост как прут, Овсянников поднес её сидящим в зале женщинам. "Не бойтесь, змея не настоящая, игрушечная, -- хохотал пчеловод. -- Я её в городе в "Сувенирах" купил". "Ух ты, и правда, словно живая!", -- удивлялись сельчане, но прикоснуться к "игрушке" желающих не нашлось. И хорошо. В тёплом помещении гадюка незаметно проснулась, обмякла и жиганула незадачливого шутника. От неожиданности и боли Овсянников вскрикнул и выронил гадюку. Кутерьма поднялась! Не передать словами! Люди в панике выбивали стёкла в окнах, лезли на улицу. Некоторые отчаянные смельчаки вооружились палками, и переворачивая скамьи, искали виновницу переполоха. Но та бесшумно исчезла под скрипучими половицами здания.