Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Незнакомец резко вышел на свет и присел возле Горика. Над Гориком нависло большое перекошенное лицо уголовника-рецидивиста. Глаза беспрерывно бегали. Мощная челюсть утонула в щетине.

Он взглянул на Горика, потом на слипшийся пожелтевший пакет, пробормотал что-то (Горику послышалось «сопля») и снова издал этот дикий звук: уиии!.. — уииии!..

У Горика кружилась голова. Пульс грозил разорвать череп на куски. Позвоночник превратился в провод без изоляции под высоким напряжением.

— Отрываешься, братан, — вымучено произнес незнакомец. — Рубит тебя, да? А я без винта подыхаю…

Стало еще страшнее. От наркоманов можно ждать чего угодно.

Он нервно заметался. Говорил он быстро, обрывками, подвывая в конце фразы:

— Киса — гнида… Барыга сраный… уиии!.. Тося — сука… И Анжела… уииии!.. А ты клейком, да? Бычий кайф… Не, брат, не обижайся, но это не то… уииииииээээээх ты еб твою мать! Ты знаешь как это!!! — он брызнул слюной и запустил ладони в немытые космы. — Как это, знаешь!!! Киса гнида… Барыга сраный…

Тут он заплакал. Слезы блестели, путались в щетине, падали в золу.

— Надо двинуться, братишка, — он схватил Горика за рубашку. — Двинуться надо, понял? Подыхаю! Сгоняй к Кисе, я тебя умоляю!.. Я не могу, он меня это… уииииии!.. Пробей бабла по своим или в долг… Я все отдам! У меня квартира, телка богатая! Все отдам! Сгоняй к Кисе… Сгоняешь? Поделим пополам!

Горик быстро закивал.

— Знаешь где Киса?

— Слышал что-то, — соврал Горик. — Пацаны говорили.

— Я объясню, — и он начал сбивчиво объяснять где Киса. Горик кивал, не стараясь запомнить. Потом он заставил повторить и Горик повторил то, что все-таки запомнил.

— Только быстро, — сказал он, — бегом, хорошо? Подыхаю. Потом рассчитаемся, братишка, в обиде не будешь.

Горик клятвенно заверил его, что через полчаса вернется. Долго? Хорошо, через 15 минут.

Он спустился с Горки, быстро пошел по брусчатке, мимо погасших фонарей, а когда понял, что с четвертого этажа его уже не видно, побежал со всех ног, хотя за ним никто не гнался. Однажды Веточкин рассказывал Горику одну историю: наркоман во время ломки привел на квартиру барыги своего друга и расплатился ним за наркотик. Пятнадцатилетнего парня изнасиловали девять человек. Конечно, это была одна из мрачных брагомских легенд, к тому же из уст Веточкина, так что верить вряд ли стоило. Насиловавших, скорее всего, было не больше пяти.

Остановившись наконец отдышаться, Горик понял, что заблудился. Вокруг — безлюдный незнакомый черный Брагом: угол облезлого дома с выбитыми стеклами, кирпичный забор, спуск на пустырь, где ленивый ветер играет обрывком газеты. Луна заливала пустырь молоком, и было видно, как в кучах мусора роются осатаневшие кошки. И трубы — где не остановишься в Брагоме, отовсюду увидишь трубы, из которых сизыми драконами валит дым.

Горик подошел к краю спуска. Вдали виднелась железная дорога, а ближе к горизонту, между гигантскими советскими заводами затерялась Черная Гора, на которой в сизых кольцах промышленного тумана кричала от ужаса церковь Святой Ирины, одинокая, задавленная со всех сторон железобетоном. Церквушка стояла на Черной Горе еще до Брагома, когда здесь были леса и села. Брагом перекрыл ей воздух и она кричала.

Дикий ультразвуковой крик, которого не услышишь ушами, извергали заколоченные деревом окна, покосившийся крест и ржавеющий, вросший в землю опрокинутый колокол. От этого крика падали замертво грачи, подвывали дворняги, а по позвоночнику волнами шли киловольты и килоамперы, задымляя глаза изнутри. С каждым годом бетон подступал к ней все плотнее, на сантиметр, на второй, незаметно для людей подступал со всех сторон, пока трубы обволакивали ее туманом. Брагом был все ближе, он пережевывал ее, жрал, чавкая мерным гулом, и никто не замечал, как лезут пятнами купола и сыпятся щепки с досок на окнах. Гора все оседала, церквушка зарывалась в землю, и лишь бродячие псы знали, что бетон вот-вот победит, купола окажутся под землей и на месте церкви и горы останется лишь покосившийся крест — крест над братской могилой. Крест над Брагомом.

Она была чужой, а город не терпел чужаков. Медленно, с незаметным мерным гулом город давил все, что когда-то дышало жизнью, все, что помнило запахи лесов и озер. Церковь Святой Ирины была последней, и она кричала, задыхалась под бетонными плитами, и никто не слышал ее крика…

Горик переночевал в подъезде и едва рассвело, пошел в школу, даже не заходя домой, чтобы прихватить книги и тетрадки. Когда он пришел, школа была еще закрыта.

В голове было пусто. Что-то тяжело давило на лоб изнутри. Он знал, что от него воняет потом, клеем и грязью.

Он просидел два урока, словно зомби уставившись в парту, а на третьем попросился выйти и пошел на первый этаж за кирпичом под лестницей.

К четвергу похолодало. По утрам в металлическую сетку школьного забора набивалось все больше желтых листьев, — они трепыхались на ветру, напоминая рыб.

Горик спрыгнул с бетонной ступеньки и направился к дырке в заборе. Две подозрительно обнимающихся девчонки в яркой одежде и крашеных прическах шушукаясь глядели ему вслед.

Уже за территорией школы его неожиданно нагнала та самая неформалка, которой, он нагрубил в столовой. Неформалка была одета как все нормальные люди и это, конечно, удивляло.

Держалась она так, будто они с Гориком дружили еще в яслях.

— Ты Горик! — обрадовалась она. — Горик Хаширян! Из 7-го «Д».

— Ну, — отозвался Горик, не останавливаясь.

Она не отставала.

— Слушай, а ты правда ненормальный? Нам сказали, что ты ненормальный.

— Правда, — признался Горик.

Видимо отчаливать она не собиралась. Горик знал таких девушек, — им все про всех интересно и никакие условности их не смущают.

— Куришь? — она вдруг протянула ему открытую пачку.

Это было неожиданно и в точку. Горик не курил с утра.

— Не фига себе. Мальборо!

— А ты думал.

— Еще одну можно?

— Бери.

Горик спрятал бонусную сигарету за ухом, и они закурили. Он уже не порывался убежать, выжидая что она скажет и надеясь выцыганить еще курева.

— Круто ты с Кузей, — говорила она. — Молодец. Его уже давно пора было на место поставить. Он тебя сильно достал, да?

— Не сильно. Если б сильно я б не промазал.

— Говорят, с тобой этот наш психолог общался…

— Общался.

— И что?

— Ничего.

Она затянулась, внимательно глядя Горику в глаза. А она ничего, думал Горик. Пауза длилась около минуты.

— С тобой удивительно приятно беседовать, — сказала она наконец. — Слова вставить не даешь.

— А что ты хочешь услышать?

— То, что ты хочешь мне сказать.

Горик разозлился.

— А я ничего не хочу тебе сказать. Я даже не знаю, как тебя зовут…