Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Она отодвинула Горика и начала спускаться. В этот момент ей всегда казалось, что она лезет в подводную лодку. Спустившись наполовину, она подняла голову, увидела вверху рваную подошву Горикового кеда и вглядывающееся во тьму лицо, и крикнула:

— Лезь за мной!

Горик медлил. Юлю вдруг охватил жуткий приступ паники, — ей показалось, что сейчас Горик захлопнет люк и придавит его сверху стеллажом. Закроет гараж, квартиру и уйдет. А кричать здесь можно пока не сорвешь глотку — со всех сторон бетон. Никто не услышит.

Она вскрикнула и конвульсивно рванулась вверх, но, подняв голову, увидела, что Горик уже спускается за ней. Юля шумно выдохнула, быстро спустилась до конца, включила фонарик, поискала выключатель.

Когда Горик спустился, свет уже горел. Первым, что он сказал были слова:

— Ни хуя себе!

— А ты думал, — отозвалась Юля самодовольно.

— Кто это строил? Кто все это вырыл?

— Солдатики вырыли. Стройбат. Всех потом расстреляли, чтоб не проговорились.

Горик внимательно посмотрел на Юлю. Она засмеялась.

— Да шучу я. Ты лучше на другое глянь.

И она повела Горика к стеллажам. Он похоже еще не заметил, что именно там находится.

— Это бомбоубежище или тир? — спросил Горик.

— И то и другое.

Это действительно было и то и другое. Когда-то папа расстрелял здесь ни одну обойму, но при необходимости тут можно жить неделями. Кто догадается, что под фундаментом небольшого гаража находится просторный, в сто квадратов, зал?

Горик посмотрел на картонные ящики с консервами, сваленные в углу, вгляделся в далекие мишени, заинтересовался висящим на стене красным флагом и пыльным плакатом «Некоторые виды ядерных взрывов». Все было интересно.

Вдруг он остановился и ошарашено спросил:

— Что это? Это настоящее?

— Ручной пулемет системы Дегтярева, — сказала Юля с бессознательной любовью.

И только сейчас до Горика дошло, что вокруг навалом настоящего огнестрельного оружия. Он поднял голову и наткнулся на ряд из пяти покрытых пылью автоматов Калашникова. Ниже были пистолеты, а возле стеллажа обыденно, словно набор новогодних игрушек валялся ящик с гранатами. Наслаждаясь эффектом, Юля внимательно наблюдала за Гориком — вот он обходит один стеллаж, второй, разглядывает старый ППШ (который видел-то до этого только в кино), хочет потрогать, но боится. Смотрит на карабин, винтовку, запускает руку в ящик с патронами и наконец решается взять первый попавшийся пистолет ТТ, интересно ведь тяжелый он или нет.

— Дальше в основном пулеметы, — сказала Юля скучным голосом музейного экскурсовода.

Горик положил ТТ на место и подошел к Юле. Она показывала и разъясняла:

— Ручной пулемет Калашникова. Штука убойная. Сто пятьдесят выстрелов в минуту, дальность — километр. Ну Дегтярева ты видел, в принципе то же самое, только хуже. Вот авиационный пулемет двадцать восьмого года выпуска. Гордость коллекции. Папик его особенно любил. Есть еще противотанковое ружье системы Симонова — это для эстетов. Не пытайся, не подымешь. Емкость всего пять патронов, но зато как вставляет! Танковый пулемет Дегтярева, ШКАС тридцать второго года, Максим, пулемет Горюнова — ты извини, тут как попало свалено. Папик вообще антиквар любил, по дегтяреву особо перся.

— Господи… — пробормотал Горик, — даже не верится…

Впервые за сегодня Юля хорошо рассмотрела его глаза, — раньше они были сонно полузакрыты. Горик погладил попавшийся под руку автомат Калашникова.

Юля достала из рюкзака гранату Ф-1 и аккуратно положила ее на место, к другим игрушкам.

— Коллекция, конечно, небольшая, — сказала она не без кокетства, — но зато почти все в рабочем состоянии.

— А базуки нету? — спросил Горик.

— От чого нема того нема. Но гранат имеется изрядно.

— И что… никто-никто вот об этом не знает?

— Только я. И ты теперь.

Юля замолчала и вспомнила отца.

— Папик только мне доверял, — сказала она. — Может, потому что я больше всех его любила. Ну и боялась, конечно… Даже мать не знала, куда он уходит. Только я знала… Ну а когда он умер, мама все оружие, что было в доме сдала в ментовку… Там мало было, основное здесь… Папа вообще оружие любил больше всего остального… Больше мамы, больше меня…

Зачем я ему это все рассказываю, подумала Юля и вдруг поняла, что уже давно мечтает хоть с кем-то об этом поговорить.

Сомнамбулически шатаясь, Горик бродил туда-сюда между стеллажами. Вокруг была смерть, твердая металлическая смерть.

— Зачем ты мне это показала… — произнес он так тихо, что Юле пришлось вслушиваться. Это не был вопрос, но она все равно ответила:

— Не знаю.

— Мне же теперь захочется кого-нибудь убить… — пробормотал Горик чуть слышно.

Юля подошла ближе и заглянула в его глаза.

— А ты умеешь стрелять? — спросила она.

— Нет.

Юля взяла пистолет Макарова, вытащила обойму, проверила все ли в порядке и с лязгающим щелчком вставила ее на место. Этот щелчок прозвучал резко, дерзко, решительно. Он враз ответил на все вопросы.

— Тогда начнем с азов, — сказала Юля.

В доме, уже порядком оглохшая и уставшая, Юля сказала Горику:

— В два часа мне надо быть дома. Поезд еще нескоро, так что можешь пару часов поспать, я все равно хотела книги наверху перебрать.

Горик подумал.

— Я посплю.

— Хорошо. Да сними ты свою куртку. Если хочешь умыться — вон ванная.

Это был прозрачный намек. Все-таки сильно от него воняло. Горик снял куртку (под ней оказалась рваная байковая рубаха), бросил на Юлю печальный взгляд и потопал умываться.

— Мыло в мыльнице! — крикнула Юля ему вслед, хотя где еще может быть мыло. — Мыльница на полке!

Горик лег спать не раздеваясь. Юля принесла ему плед (она сама на могла заснуть не укрывшись чем-то, даже если было тепло), укрыла Горика и присела рядом. Они смотрели друг другу в глаза, потом Юля сказала: «Спи!». Она уже хотела уходить, но Горик резко привстал и попытался ее поцеловать.

Юля была к этому готова. Она толкнула его ладонью в грудь, мягко, но сильно. Он плюхнулся на подушку.

— Нет, — сказала Юля.

— Почему?

— Я не хочу.

— Но ты захочешь… когда-нибудь?

— Не знаю. Может быть. Спи.

Она встала и вышла из комнаты. За спиной раздался тихий обреченный вздох.

Четвертым уроком была физкультура. На улице хлестал жестокий ливень с градом, поэтому ее проводили в зале.

Женская половина двух восьмых классов — «А» и «Б» — прыгала, бегала, бросала мяч, кувыркалась, вставала на мостик. В зале было душно, резко пахло девичьим потом, и стоял тонкий кошачий визг. От обилия половосозревающих вспотевших девочек в шортиках, спортивных штанах, топиках и маечках сходил с ума раскрасневшийся Винни-Пух (Светлана Федоровна все еще лежала в больнице).