Андрей Войницкий - Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Лицо Димки не выражало никаких эмоций. Непонятно было даже, слушает он ее или нет.

Юля поняла, что сейчас может расплакаться. Пытаясь подавить истерику, она достал новую сигарету. Он подкурил ей, так же равнодушно.

— Дима, я не знаю почему так получается, — быстро сказала Юля. — Мы же были… Я же люблю тебя… Мне же ты нужен, а я общаюсь черт знает с кем… со всякой мразью… Ну скажи ты хоть что-нибудь! — закричала она.

— Сказать? — переспросил он спокойно. Слишком спокойно. — Что тебе сказать, Юля? Со всякой мразью общаешься? Это с Кашиным? Или с этим хуесосом черножопым?

— Откуда ты знаешь?

— Так я ж не слепой. И не глухой. В этой школе глаз больше чем людей. Не в два раза больше, а в двадцать. Интересно, чем эти двое так тебя заинтересовали?

— Это странная история. Я и сама толком не знаю…

— Зато я знаю, — резко перебил Сом.

Она удивленно подняла на него глаза. Он смотрел на нее с ненавистью.

— Ты же у нас стервочка, — сказал он перехваченным голосом. — Маленькая хитрая дрянь, флиртуешь направо и налево. А по-моему, Юльчик, ты просто сука. В старину таких как ты затаптывали ногами всей деревней и правильно делали.

Такого Юля абсолютно не ожидала. Это говорил Дима, ее Дима, умный, нежный, понимающий… Это говорил единственный человек в котором она была всегда уверена. Единственный, к кому она не боялась повернуться спиной. Единственный, кого она любила. Единственный, кого она вообще способна была любить. Юля почувствовала себя разбитой на кусочки. Ее добило даже не то, что он сказал, ее добил его голос. Она заплакала. Просто заметила, что текут слезы. Сил никаких не осталось, хотелось просто рухнуть на колени.

— Дима… — пробормотала она. — Зачем ты так со мной? Что я тебе сделала?

— Что ты мне сделала? — она поняла, что он на грани истерики. — Ты меня еще спрашиваешь, да, Юльчик? Ты в недоумении хлопаешь мохнатыми ресницами. Тебе хреново, значит, да? Мерзкий период. А когда мне было хреново и я тебе звонил, по двадцать раз в день звонил и просил — зайди ко мне или давай я зайду, а ты то занята, то тебя нету, то у тебя планы какие-то… Когда я приходил на Фонарь и видел тебя там то с Кораблем, то с Джоном, то еще с кем-то… Даже с Пельмнем, Юля, мать твою, даже с Пельменем! Думаешь, мне тогда не было хреново, а, Юля?

— Но мы же договорились, — выдавила она. — У тебя же тоже кто-то был…

— Договорились. Конечно. Свободная любовь. Фрилав. Только ни хрена это не катит. Не получается у меня быть с тобой и видеть с тобой кого-то другого.

— Почему же ты мне ничего не сказал?

— Сказать. Конечно. Ты бы меня сразу бросила. «Ревность — удел ничтожеств» — так ты, кажется, говорила. Что же мне оставалось? Признаться, что я ничтожество? Пополнить армию тех неудачников, которые за тобой бегают? Чтобы ты смеялась надо мной как над ними? Признаться, что я за тобой следил? Признаться, что я ночевал под твоей дверью, считай на коврике для обуви, а когда ты пришла утром, — спрятался, побоялся к тебе подойти? Я даже повеситься хотел, Юльчик. Знаешь, что меня остановило? Мысль о том, как тебя это насмешит.

— Господи… Дима… — она не знала, что сказать. — Все совсем не так… Я не такая… Я не знала… У тебя ведь тоже были какие-то девчонки…

У него блестели глаза. Он отвернулся и сказал из-за спины уже более спокойным голосом:

— Никого у меня не было. Я видеть никого не мог, кроме тебя. Это я тебе говорил, что у меня кто-то есть. На самом деле, меня от них тошнило, — он достал сигарету и закурил. — Я жениться на тебе хотел. Тупо, банально жениться. И жить вместе. И чтобы твоя мама была моей тещей.

Последние слова он произнес тихо и как-то по-детски плаксиво. Юля вытерла слезы и попыталась прочистить горло.

— Тебе надо было мне сказать, — заговорила она. — Ты бы никогда не стал для меня одним из тех… Я бы никогда…

— А знаешь, что меня убило, — перебил Сом. Он повернулся, и Юля увидела, что того нежного и понимающего Димы больше нет. Этот Дима был жестоким и он ее ненавидел. — Знаешь, что меня доконало? Все остальное я бы простил. Эти два урода. Кашин и Хаширян. Только такая сучка как ты могла заставить меня ревновать к этим двум человеческим отбросам. Поздравляю, Юля. Так хуево мне не было даже когда ты трахнулась с Кораблем, которого я считал своим другом. Ты все четко рассчитала, поздравляю. Не попадайся больше мне на глаза.

Юля оперлась о стену. Звенело в голове, трудно было стоять, и не было никаких сил спорить и что-то доказывать.

— Дай мне объяснить, — сказала она тихо, даже закрыв глаза.

— Иди ты на хуй, Юля, — отозвался Сом, уже уходя. У него был ровный спокойный голос.

И он исчез в тумане. Юля осталась одна. Шатаясь, она сделала несколько шагов, а потом потемнело в глазах, и она уселась на мокрую ступеньку у черного входа в школу. Дул пронизывающий ледяной ветер. Плавал в луже грязный желтый лист.

Теперь уже было окончательно ясно — скоро зима, это гнусно и неизбежно, и как-нибудь отсрочить ее невозможно.

Юля бесцельно бродила по городу, пока не стемнело, надеясь встретить на мокрых и холодных брагомских улицах что-то большое и интересное, или просто повидать кого-то из знакомых. Но за все это время она встретила лишь Солдата. Тот был сильно пьян и прошел мимо, ее не заметив. Вероятно, шел домой к сыну и так и не убитой Жанке.

Потом она очутилась на предпоследнем восьмом этаже этой широчайшей кирпичной громадины шизофренической архитектуры. Дом был недостроен, и Юля сомневалась, что его достроят. По предполагаемому предназначению, это не был жилой дом, скорее некий комбинат или фабрика — широкие залы, бетонные балки, две огромных ржавых цистерны на первом этаже… Это был футуристический замок. Юле нравилось здесь — среди кирпича, бетона, смолы, мусора и керамзита. Летом тут шныряли дети и бомжи, но с наступлением холодов здание пустело.

Юля достала приколоченный косой (второй за сегодня) и подкурила. После второй затяжки в глазах поплыли серебряные кольца, и Юлю отбросило к стене. Вскоре горло словно бы забило ватой изнутри. Вкус дыма уже не чувствовался. В голове вертелись строчки из какой-то песни: «Я буду лежать в окровавленной ванной… и молча глотать дым марихуаны…». Что-то такое пел когда-то Сом. Она поймала себя на том, что сидит в углу, возле окна, из которого сквозит холодом, и поет необычной красоты песню на только что выдуманном мелодичном языке. Песня была про любовь.

— Ка-ра-бу-си-пар, — пела Юля, постукивая в такт рукояткой пистолета по бетону. — Ба-ба-ба… Ба-ба-ба…

Она делала круговые движения головой, и ей казалось, что голова вот-вот оторвется и улетит. Опомнившись, она смотрела на часы, пытаясь понять, сколько времени, трижды подсвечивая и так и не поняв…