Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— Случайно заснул… Все ли верблюды к ослы на месте? — спросил он, озираясь по сторонам и потягиваясь.

Ничего не подозревавший Яздурды-ага заваривал чай, подал хозяину пиалу.

— А что с ними может случиться? Куда они денутся в пустыне? — проговорил он спокойно.

Эсен-мурт приказал:

— Овез, быстрей пей чай и собирай верблюдов!

Сделав несколько поспешных глотков и съев немного подогретой ковурмы [20] Ковурма — жареное мясо. , Овез встал. Через минуту из зарослей колючки раздался его тревожный голос:

— Яздурды-ага, эй!

— Что такое?

— Ну-ка, иди скорей сюда!

Яздурды-пальван забеспокоился:

— Что случилось? Говори же!

— Волк утащил!..

— Что утащил волк?

— Осла Кемине!

Все вскочили со своих мест. Эсен-мурт с притворным огорчением воскликнул:

— Не может этого быть! Когда волк мог утащить осла? Ведь он только что пощипывал здесь колючку.

Как бы ни изображал Эсен-мурт удивление, было ясно, что он не стрелял в волка, когда тот напал на осла. Это была явная месть поэту. Эсен-мурт коварно задумал оставить шахира одного в пустыне.

Неподалеку валялась туша серого осла с вывалившимися внутренностями. Эсен-мурт брезгливо отбросил ее ногой и спросил у Овеза:

— Остальные ослы целы? С верблюдами ничего не случилось?

Ослы стояли, сбившись в кучу, перепуганные.

— Верблюды все, — ответил Овез, — и ослы тоже, только у вашего на шее небольшая рана, волк, наверное, на него сначала набросился.

Эсен-мурт и это знал. Он коротко бросил:

— Лишь бы ноги были целы, — и постарался замять разговор об ослах. Нахмурив брови, он приказал: — Пора отправляться!

Потеря осла очень огорчила Кемине и его друзей. Особенно сокрушался Овез. Больной и слабый, он знал больше других, как необходим в пустыне осел. И когда Эсен-мурт, обвесившийся оружием, водрузился в седло, Овез преградил ему путь.

— Эсен-ага! Эсен-ага! — закричал он и тут же робко умолк, так и не сказав того, что хотел.

Но Эсен-мурт понял его мысли и с угрозой прошипел:

— Ты что затвердил мое имя? Боишься забыть, как меня зовут?

Тогда Овез наконец решился:

— Я хотел спросить… Может быть, мы посадим шахира на белого верблюда?

— Посади, если у тебя есть верблюд! — отрезал караван-баши.

— Не говорите так, Эсен-ага! Ведь он старый человек…

— У меня нет верблюда для твоего старика. Если тебе его так жалко, отдай ему своего осла.

— Вах, я не могу идти пешком. А то бы я…

— Хватит! — разозлился Эсен-мурт, ударил пятками по бокам осла и дернул недоуздок головного верблюда.

Овез хотел еще что-то сказать, но Эсен-мурт не дал ему говорить:

Не вырастай там, где тебя не сажали, знай свое место!

После Овеза хозяина начал упрашивать Яздурды-ага. Эсен-мурт и ему отказал.

Растянувшись цепочкой, караван двинулся в путь. Яздурды обернулся. Взвалив на плечи хорджун, поэт шел за верблюдами, с трудом передвигая ноги, У Яздурды-пальвана сжалось сердце.

— Эсен! — Он и не заметил, как перешел на крик. — Ты посадишь поэта на белого верблюда! Не заставляй меня ругаться с тобой!

— Дурень, что мне с того, что ты будешь ругаться? Думаешь, сгорю от стыда? Я не желаю сажать на своего верблюда человека, который всю дорогу бросал в мою пищу яд. Своими ногами пришел, своими ногами пусть и уходит.

Яздурды-пальван наступал на хозяина:

— Посадишь?

— Нет, не посажу!

Тогда разгневанный старик, не соображая, что он делает, вцепился в недоуздок верблюда. Кровь ударила в лицо Эсен-мурта.

— Отпусти!

— Не отпущу!

Эсен-мурт с силой дернул недоуздок.

— В последний раз повторяю: отпусти! Не то останешься без руки!

— Ничего ты мне не сделаешь, — ответил Яздурды-пальван, отпуская недоуздок. — Но если поэт отстанет и погибнет в пустыне, люди сгноят тебя в земле вместе с семью твоими потомками. И нам они спасибо не скажут! — Он повернул своего осла назад, пригрозив: — Предупреждаю, если Кемине не сядет на белого верблюда, дальше ты поедешь один.

Эсен-мурт расхохотался:

— Только послушайте, что говорит этот безумец! Нашел чем угрожать! Думаешь, если вы с Овезом уйдете, мир рухнет? Один я не останусь, со мной поедет Гельды.

Но в это время к нему подъехал Гельды и упавшим голосом сказал:

— Если так, то и я не сделаю за тобой ни шагу! Видно, напрасно защищал я тебя тогда в Чашгыне. Кто ты и кто Кемине? У тебя нет ни сердца, ни совести. Ведь ты виноват в том, что волк съел осла шахира.

— Гельды! — закричал побелевший Эсен-мурт. — Да слышат ли твои уши, что говорит язык?

— Слышат!

— Нет, ты оглох. Или стал таким олухом, что начал повторять их слова!

Вместо ответа Гельды гневно взглянул на хозяина.

Вначале Эсен-мурт не думал, что разговор примет такой оборот. Конечно, когда он приедет в Хиву, наймет сколько угодно слуг, но довести тяжело груженный караван одному невозможно. Надо пересечь еще много высоких барханов, на стоянках разгружать верблюдов и снова вьючить огромные тюки… Он представил все это себе только на одну минуту и тут же крикнул вслед Яздурды-пальвану:

— Эй, постой! Ты, оказывается, так глуп, что не понимаешь шуток.

Яздурды почувствовал, что Эсен-мурт сдается, и с достоинством ответил:

— Кто глуп, а кто умен — разбираться в этом сейчас у нас нет времени. И потом ты не очень-то заносись! Здесь тебе не белая кибитка Карсак-бая, а Каракумы… Хочешь — дай поэту верблюда, не хочешь — дело хозяйское. Мы-то придумаем, как нам поступить.

— А какая мне от этого выгода? — пробормотал себе под нос Эсен-мурт. — Ничего, кроме вреда, А если верблюд упадет под тяжестью груза, тогда мне еще и отвечать?

Сообразительный старик, стараясь не пропустить момент, поспешно возразил:

— Неужели верблюд, способный нести твое тучное тело, не сможет поднять маленького, с кулачок, человека?.. Размахнулся — бей! Если уж заговорил о пользе, то договаривай до конца. Поэт заплатит тебе.

Эсен-мурт деланно рассмеялся:

— Если бы у твоего поэта были деньги!

— Если их нет у Кемине, мы найдем. Вернемся в Серахс, продадим свои кибитки. Ты об этом не беспокойся. Сколько тебе нужно?

— Сколько нужно? — Эсен-мурт снова усмехнулся. — Ты знаешь, как найти путь к моему сердцу. Скажи ему, пусть дает сорок тенге и залезает на верблюда! Надоел ты мне, прожужжал все уши.

Яздурды-пальван, услышав слова «пусть залезает», тут же поспешил к поэту.

Овез снял с плеча Кемине хорджун и привязал его к горбу верблюда, а Гельды, обхватив своими сильными руками шахира, легко поднял его, как ребенка, и усадил.

Караван тронулся. Верблюды шли и шли, изредка останавливаясь на привалах. Чем ближе подходили они к Хиве, тем менее говорливыми становились люди. Они устали. Даже поэт, сидевший на белом верблюде, все время молчал.