Курбандурды Курбансахатов - Сто монет (роман и повести)

— А то ты не знаешь, куда его носит? Опять, видно, уехал к своей дуре.

— Акнабат! Зачем ты так. Не зли меня!

— Сговорились отец с сыном!

— Давай оставим этот напрасный спор.

— Это для тебя он напрасный. Для вас напрасный. А для меня…

— Не будем пока говорить о женитьбе Амана.

Уберём урожай, тогда посмотрим. А сейчас и без того суматоха.

— А когда ты не бываешь занят? Мне, Тойли, нет дела до твоей суматохи! Я тебе ещё раз говорю: если та дура…

— Опять дура! Постыдилась бы, Акнабат.

— Да, да! Имей в виду, если та дура войдёт в эти двери, ты меня здесь больше не увидишь. Это — во-первых. А во-вторых, будь она даже ангелом, мне такой невестки не нужно. Я должна сама выбрать.

— А кто тебе мешает? Выбирай! Ходи, смотри, знакомься.

— Зачем мне ходить и смотреть? Вон прошлый раз разбежалась, до сих пор не могу в себя прийти. У меня и без хождений есть на примете девушка — что твой цветок.

Как ни торопился Тойли Мерген, но тут он счёл нужным задержаться.

— Кто такая? — озабоченно спросил он.

— Раз есть Язбиби, я никуда и шагу не сделаю.

— Язбиби? Дочь Неуклюжего Илли?

— Что, разве плохая девушка?

— Может, и неплохая, только на чей взгляд… Для Амана…

— Не будем смотреть на неё глазами Амана. У нас ведь и свои глаза есть.

— А если Аман с тобой не согласится?

— Не пойдёт он против материнской воли. Я уже обо всём договорилась.

— С ним?

— Ты что, простых вещей не понимаешь? С матерью этой девушки. Она согласна.

— И отец согласен?

— Неуклюжий против Донди и пикнуть не посмеет.

— Ну, хорошо, а сама Язбиби согласна?

— Кто это девушек спрашивает!

— А если ты ошибаешься, Акнабат?

— Акнабат в таких делах не ошибается. Это ты в облаках витаешь. Всё уже готово. Осталось только калым вручить. И не такой уж большой. Отнесу нм деньги на «Волгу» да шестьдесят халатов — и всё будет в порядке.

Тойли Мерген засмеялся:

— Аппетит у них, не сглазить бы, отменный.

— Какой бы ни был аппетит, такая теперь цена. Вот я и не стала торговаться.

— Где же ты возьмёшь столько денег?

— Как где? Ты мне дашь!

— От меня ты и копейки не получишь.

Акнабат опешила и умолкла. Но ненадолго.

— Когда не нужно, ты готов тысячи бросить на ветер! — упрекнула она мужа. — А для единственного сына…

— Какие тысячи?

— А сколько стоит дом, который ты подарил городу? Почему ты его не продал?

— Видно, тебе этого не понять, Акнабат.

— Зато тебе всё понятно, Тойли. Для посторонних ты самый щедрый, а как сына женить — подешевле норовишь. Ведь не зря говорят: «Дешёвое желанным не бывает».

— Эта поговорка давно устарела, Акнабат. Сидишь тут с закрытыми глазами и не видишь, куда жизнь идёт. А ты оглянись по сторонам. Теперь всё по-другому. Ну, покажи мне такую молодуху, которая радовалась бы большому калыму при нелюбимом муже. Вот видишь! Значит, и за дорого счастья не купишь.

— Может, время той поговорки для кого и прошло, а только я всё равно после полудня пойду к Неуклюжему договариваться насчёт свадьбы, — упрямо твердила своё Акнабат. — Мог бы не обижать меня в такой день.

— Я уже и так стараюсь тебя не обидеть, но неужели ты сама не понимаешь, что Аман — советский инженер, а ты калым… Или, может, ты считаешь нас обоих дураками и просто морочишь нам голову?

— Ну, особенно-то умными, конечно, не считаю.

— Довольно нам препираться, Акнабат, — рассердился в конце концов Тойли Мерген. — А не то я сам отправлюсь к Неуклюжему и попрошу его прогнать тебя, когда ты заявишься.

С этими словами Тойли Мерген решительно поднялся. Он вышел из дома и направился к шурину.

Когда Тойли Мерген подошёл к дому Кособокого Гайли, тот уже загрузил свой «Москвич» морковью и луком и теперь наскоро жевал что-то, стоя посреди веранды, перед тем, как отправиться на базар.

Увидев зятя, Гайли обнажил в улыбке свои щербатые зубы.

— Заходи, Тойли, заходи! Есть хочешь? Кашей угощу. Молочная, вкусная…

Не отвечая на приглашение, Тойли Мерген спросил:

— Ну как, сдержишь слово?

— А какое я тебе давал слово? — прикинулся простаком Кособокий Гайли.

— Если ты мужчина, то и сам помнить должен. Ты тогда сказал: начинай, мол, со своего сына. Вот я с него и начал. Аман уже работает на уборке хлопка. Да не только он — и других немало.

— Например?

— Ты и без меня знаешь.

— Откуда мне знать, если я никуда не выхожу, никого не вижу.

— Возьми хотя бы Эсена Сары… Возьми Оразмамеда. Все стараются. Теперь и твоя очередь, Кособокий.

— Ну что ты пристал, Тойли! И без меня как-нибудь соберут твой хлопок. Некогда мне.

— Выходит, мы тогда зря толковали, посреди базара? Или, может, не зря? — с угрозой в голосе произнёс Тойли Мерген.

— Почему же зря?.. — Гайли Кособокий с сожалением облизал ложку и положил её на край миски. Потом лениво потянулся и кивнул в сторону своих огородов. — Если я пойду собирать хлопок, что станет с моими овощами? Перезреют и сгниют на корню.

— Разве у тебя одного овощи? Другие вон сдают их заготовителям по государственной цене и горя не знают. А ты из-за копейки удавиться готов.

— Ты мои копейки не считай! — ступая бочком, двинулся Гайли к машине. — Я сам знаю, кому и куда сдавать овощи. У меня жена на вас работает — вот и достаточно.

— Где же твоя совесть, Кособокий?

— Моя совесть при мне! — отрезал Гайли и отворил дверцу машины.

— А ну, погоди! — сказал Тойли Мерген и поманил его пальцем. — Ты ведь знаешь, если уж я ухватился за пенёк, то, какие бы у него корни ни были, не отступлюсь, пока не выдерну. Как бы потом тебе не пришлось жалеть. Словом, уедешь — останешься без приусадебного!

— Не грози, Тойли! Ты не бай, а я не батрак!

Кособокий решительно надвинул на лоб свою знаменитую шапку, сел в машину и уехал.

Хоть Гайли и поступил по-своему, но даже на базаре не мог отделаться от смутной тревоги. У него в ушах всё ещё звучали слова зятя: «Уедешь — останешься без приусадебного!» Ко всему прочему кругом громоздились горы колхозных овощей. И цена на них была сегодня в два раза ниже, чем вчера у частников. Кособокий сразу почувствовал себя так, будто от него отрезали кусок мяса.

Но даже не столько неудачная торговля, сколько боязнь за свой огород заставила Кособокого быстро покинуть базар. Когда же он, усталый и подавленный, вернулся домой, перед его взором предстала страшная картина: колхозный трактор запахивал его приусадебный участок. Пока ещё он двигался по самому краю, но следующий гон уже пришёлся бы на грядки моркови.

Увидев такое дело, потрясённый Гайли пулей выскочил из машины.

— Стой, злодей! — закричал он не своим голосом и, размахивая руками, бросился наперерез трактору. — Стой! Если не остановишься, вспорю тебе живот! — пригрозил он трактористу, который сразу затормозил и вопросительно глянул направо.