Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

Поначалу мы не хотели верить. Тана бросила нас и наши игры ради того, чтобы сделаться невестой Хакобо? Не может быть.

Однако стоило лишь подойти к ее дому вечером, и каждый мог видеть, как она сидит у окна, вся разряженная, и разговаривает с Хакобо, который стоит на улице. Они говорили не умолкая, покуда не начинало темнеть и на углу не загорался фонарь. Тогда Хакобо прощался с нею и шел восвояси, чуть не лопаясь от самодовольства.

Все мы возненавидели Хакобо.

— Вот что бывает с женщинами, — говорил Мордобой. — Им доверять нельзя.

Да, женщинам доверять нельзя. Уж на что Тана была совсем как мальчишка, совсем своя, всюду ходила с нами, и вот на тебе — вдруг изменилась, совсем другая стала. Барышней сделалась, женщиной, невестой Хакобо, лавочника.

Колдунчик не умел объяснить, что произошло с сестрой:

— Не знаю я. Он каждый вечер под окно приходит и с ней разговаривает.

Нам, в нашем возрасте Хакобо казался стариком, гнусный старик похитил нашу Тану для каких-то мерзких дел.

— А Тана, она что, любит этого старика?

Все это казалось нам отвратительным. Тана больше не такая, как была, она покинула нас, не хочет с нами водиться, сидит каждый вечер у окна и слушает Хакобо: тем же голосом, каким он уговаривает глупых женщин купить свои ткани, он ведет с Таной дурацкие разговоры про любовь.

Рыбешка говорил:

— Она теперь большая, вот и нельзя ей с нами играть. Сандокан отозвался со злостью:

— Она такая же, как была, и мы такие же, как были. И тогда, полный ненависти, я сказал:

— Наверное, Хакобо скоро ей надоест.

Я мечтал, я желал, чтобы как можно скорее наступил тот день, когда ей наскучит говорить с Хакобо о любви и она снова явится в сад и будет играть с нами. Свободная, навсегда возвращенная в наш мир, которому она принадлежит.

И я принял твердое решение: пойду поговорю с ней самой. Я отправился к ним будто бы навестить Колдунчика, зная заранее, что в тот час его не будет дома. Тревога и страх наполняли душу, когда я вошел в портал и постучал в дверь. Открыла сама Тана. Ее невозможно было узнать.

— А, это ты, — сказала она удивленно. — Давненько я тебя не видела.

Почти ничего от той Таны, из нашей компании, не осталось в ней. Волосы расчесаны на пробор и собраны на затылке в узел, как у взрослой. Глаза стали больше, лицо белее, а губы подкрашены. На ней было красивое платье из яркого шелка, и чулки, и роскошные туфли на высоких каблуках. Она подала мне руку — блеснул и звякнул золотой браслет.

Что мог я сказать этой нежданной особе, совершенно мне незнакомой? Я сказал то, что и так было ясно:

— Ты очень переменилась.

Она засмеялась:

— Ты так считаешь? Я подурнела?

Пришлось ответить:

— Нет. Ты очень красивая.

Да, она была очень красивая. И нечего даже и думать звать ее играть в наши дикие игры. И все-таки я сказал:

— Вся наша команда по тебе соскучилась.

— Правда?

Я понимал, как смешно выгляжу рядом с ней. В грязных, обвисших бумажных штанах, рубашка расстегнута и вся в пятнах, и пуговиц не хватает, руки у меня обветренные, в ссадинах, а она такая изящная, такая прелестная.

Наверное, ради Хакобо стала она другой. Поколебавшись, я все же спросил:

— У тебя жених есть?

Она ответила вопросом:

— Это кто же тебе сказал?

— Говорят, ты невеста Хакобо.

Выражение ее лица вдруг изменилось, она подняла брови, сказала высокомерно, сурово:

— Ну и какое тебе до этого дело?

Я не нашел ответа. Повернулся и вышел не попрощавшись.

Ребятам я не стал рассказывать о своей встрече с Таной. Унизительно было бы описывать всю эту сцену, я только намекнул, что с нашей подругой случилось нечто необычайное и теперь она совершенно на себя не похожа.

— Она совсем другая стала. Ты можешь представить, Мордобой, в чулках ходит, на высоких каблуках и губы красит.

— Ты ее видел, что ли?

— Издали.

Я не решился сказать, что говорил с ней, ребята сочли бы меня предателем. Она первая нас бросила, и не пристало нам к ней подлизываться.

— А так лучше, — сказал Рыбешка. — Не будут говорить, что мы с девчонкой водимся.

— По-твоему, лучше, потому что ты их боишься, а мне так наплевать, — возразил я.

— Чему быть, того не миновать, — рассуждал Сандокан. — Женщина есть женщина, рано или поздно это проявится. Тана и без того слишком долго была с нами.

Когда появлялся Колдунчик, мы меняли тему разговора, но все равно то и дело намекали, подшучивали:

— Ты теперь станешь шурином Хакобо, наряжаться начнешь.

Колдунчик негодовал:

— Никаким я не буду шурином.

Я понимал, что нечестно изводить ни в чем не повинного товарища, и все-таки не мог удержаться, словно кто меня подталкивал:

— Не следовало тебе допускать такое.

— Что?

— А что твоя сестра стала невестой Хакобо.

От таких речей Колдунчик страдал, сердился:

— Не буду я вмешиваться. И что я могу сделать?

Тут я и все остальные принимались соображать, что бы такое Колдунчик мог сделать.

— Много чего можешь. Во-первых, пристыдить сестру. Потом поговорить с мамой. Сказать, что Хакобо у всех на глазах стоит под окном и разговаривает с Таной. Ничего в этом нет хорошего.

Колдунчик молчал.

— Скажи, что Хакобо бессовестный козел.

Эти слова вырвались у меня невольно, я задыхался. И только теперь понял, до чего ненавижу Хакобо.

— Да ты только погляди на него. Глаза как у быка на привязи, морда желтая словно бисквит, а волосы — будто на кукурузе волокна.

Ребята смеялись, довольные. Мордобой прибавил презрительно:

— Теперь только не хватает, чтобы он поставил тебя за прилавок, будешь у него в лавке торговать.

Колдунчик больше ничего не сказал и убежал, оскорбленный.

— Разозлился.

— Не надо было его доводить, он-то чем виноват, — сказал Рыбешка.

— Хакобо, вот кто виноват, — решил я.

И все согласились. Конечно, во всем виноват Хакобо, он, как разбойник из кинофильма, явился и похитил Тану. Она — наша. Вернее, была наша, а Хакобо ее украл и превратил в какое-то странное существо, с которым никак не столковаться. Мы не понимали, зачем Хакобо нужна Тана. Для чего он изуродовал ее, сделал такой.

— Он еще поплатится, — прибавил я.

Я сказал, что наша команда обязана объявить Хакобо войну. Не для того, чтобы выручить Тану, ее уже не спасти. На своих высоких каблуках, с подкрашенными губами, Тана уже никогда не сможет бегать и играть с нами, но мы должны покарать Хакобо за его преступление, он отнял у нас Тану, он сделал ее чужой.

Способов отомстить Хакобо нашлось множество самых разных. Каждый придумывал свой. Дразнить Хакобо, насмехаться, когда встретим на улице, писать всякие гадости на стенах его лавки. Мне приходило в голову многое другое, еще более скверное и жестокое.