Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

Нельзя, нельзя произносить ни одной фразы, ни одного слова. Невинных слов не бывает, невинных поступков — тоже. И дон Лопе ходил, начиненный как бомба, налитый как бурдюк, раздутый как мешок. Его пошатывало, в ушах гудело, терзали непроизнесенные слова, остановленные на полпути жесты, обузданные порывы, убитые желания, подавленная ярость. Наверное, он похож на больного, на пьяного, на сумасшедшего. Лучше поскорее вернуться домой. Дон Лопе еще уторапливает шаг, смотрит в землю и будто во сне спешит к своему дому. Но как назло опять кто-то с ним здоровается. Не отвечать. Однако тот повторяет приветствие. Дон Лопе поднимает голову. И не верит своим глазам. Случилось самое худшее. Перед ним стоит начальник тайного сыска. Все говорят, что этот человек — начальник тайного сыска.

— Что слышно новенького, дон Лопе?

Нос у начальника длинный, широкий, висячий. Начальник двигает челюстями, словно жует. Зубы — желтые, квадратные. Жесткие седые волосы торчат из-под шляпы, серой щетиной покрывают шею и щеки. Начальник стоит на углу, прислонясь к стене, а рядом с ним — еще двое, весьма непривлекательного вида. Костюм на начальнике мятый, грязный. Револьвер вырисовывается под пиджаком. Костюм буро-серый. И большие поросшие волосом уши. — Что слышно новенького?

Что это значит? Почему он спрашивает его, дона Лепорино? Он же незнаком с этим типом. Слышал рассказы о нем. Жуткие рассказы. И неизвестно даже, как к нему обращаться. Назвать так, как все называют, опасно, примет за прозвище, данное врагами. Кажется, некоторые зовут его полковником. А если сочтет за насмешку?

— Что новенького?

Что может быть нового? Новое — только то, о чем нельзя говорить. Что дон Лопе знает, и сыщик знает, что он знает. Именно в этом-то он и хочет уличить дона Лопе и, конечно, сразу же его схватит.

— Новенького? Да ничего. Что может быть нового? Вот и сказал лишнее. Получилось совершенно ясно: хотелось бы нового, но оно не может наступить, потому что шпионы мешают, сыщики губят, гнетет тиран. Вот ведь что вырвалось у дона Лопе.

— Пока. Пока.

Так он сказал. Не «до свиданья». Ни разу не произнес «до свиданья». Удирать надо как можно скорее. Почти рысью вбежал дон Лопе в свой дом.

Сыновья сидели на галерее. Дон Лопе хотел было что-то сказать, но дети его не замечали; они громко спорили:

— Ничего ты не знаешь.

— А вот знаю.

— Нет, не знаешь. Ну-ка повтори.

— Это ты не знаешь. Слушай… «федеральная республика, всеобщее избирательное право…»

— Ну, дальше? Я же говорю — не знаешь.

— Это… как его…

— Конституционное правление. Слыхал? Эх ты, дурачина. Республика и конституционное правление. Учитель так говорил.

— Что такое? — воскликнул дон Лопе. Он негодовал. Какой дурак подвергает его детей риску, заставляет произносить подобные вещи? — Что такое?

Испуганные дети едва осмелились выговорить:

— Мы уроки учим по конституции. Это конституция, папа.

— Какая конституция? Видана ли такая глупость? Чтоб я никогда больше не слышал ничего подобного. Ни слова чтоб не слышал! Как вам не стыдно? Кто этот ваш учитель? Какой-нибудь полоумный бакалавришка. А может, и шпион. Провокатор. «Республика и конституционное правление». Нарочно, вроде бы так, между прочим, а сам уши навострит, что дети скажут, как начнут толковать, глядишь, и повторят, что дома слышали.

Из столовой вышла жена.

— Тебе следует больше заниматься детьми. Их заставляют делать страшные вещи.

— Что случилось? Что с тобой?

— А то, что я один понимаю, какой опасности мы подвергаемся. Ты не понимаешь ничего. И никогда ничего не понимала.

Жена разразилась громкими рыданиями.

— Какой ты злой. Говорить такое и как раз сегодня, я же тебе сюрприз приготовила — нашла новую кухарку.

Дон Лопе возмутился:

— Новую кухарку? Чужой человек в доме? Незнакомая женщина, будет подслушивать, вынюхивать, выслеживать, разузнавать. Какая глупость! Она и сегодня, наверное, подслушала, что дети говорили, и, конечно, уже доложила. Молчать, молчать всем, не произносить ни слова.

Дон Лопе чувствовал: туда, внутрь, больше вместить ничего нельзя. Места нет. Сейчас все выплеснется наружу. И взорвется. Дети глядели на него в страхе. Жена всхлипывала.

Остановившись на пороге своей комнаты, он крикнул:

— Сейчас же еду в поместье. Я должен ехать. Приготовьте вещи.

Прибыв в поместье, дон Лопе тотчас же приказал седлать мула и отправился в путь. Хотелось мчаться, лететь во весь дух, и казалось, что мул шагает необычайно медленно. Он даже решился пришпорить его. Мул поднял повисшее ухо, но шаг не ускорил.

— Не знаю, что с ним сегодня.

Дон Лопе продвигался по дороге вверх по склону среди полей и кофейных деревьев, то и дело оглядывался, внимательно всматриваясь, не едет ли кто за ним, нет ли кого поблизости. Наконец он взобрался на холм, спешился, пригнул к себе повисшее ухо мула и приготовился говорить. Но сказать надо было так много, что он не знал, с чего начать. Известия, толки, доверительные сообщения, тайные разоблачения теснились в голове. Такой-то оказался шпионом, заговор разрастается, арестованы еще трое, из тюрьмы прорвалась записка, где перечисляются имена тех, кого пытали в тот самый день. Вдобавок душило негодование, давила долго сдерживаемая ярость, терзало страстное желание выкрикнуть во весь голос все, что накопилось внутри. Наконец дон Лопе заговорил дрожащим задушенным голосом, слова походили больше на вздохи, на предсмертное хрипение:

— Долой тирана. Смерть тирану. Долой тирана. Смерть тирану. Долой тирана. Смерть тирану. Долой тирана. Смерть тирану.

Теперь он дышал всей грудью, слова гремели как горный обвал, били как удар молота, звенели как колокол.

В глазу мула дон Лопе увидел себя, маленького, с большой головой, круглый темный рот походил на тот же глаз мула.

— Долой тирана. Смерть тирану.

Стало легче. Только почему у мула такие большие уши и седые жесткие волосы торчат на шее, почему он двигает челюстями? Мул обнажает большие желтые зубы, словно собирается что-то сказать. И шкура мула, помятая, грязно-бурого цвета напоминает потертый старый костюм. Мул похож на человека. А может, человек спрятался внутри мула? Переоделся мулом? Превратился в мула? Седые пряди, волосатые большие уши, жующие челюсти… Мул похож на человека. На человека, о котором дон Лопе не хочет вспоминать.

Дон Лопе вскочил в седло, отчаянно шпоря мула, пустился в обратный путь. Он торопился. Измученный мул несся галопом, хрипло дышал. Уши его беспомощно болтались; ветки хлестали дона Лопе по лицу, он даже не пытался отводить их.

Въехал во двор поместья. Во дворе стояли четверо, ждали дона Лопе. Старые кривые сабли висели на грязных шелковых перевязях, пересекавших грудь. Начальник тайного сыска и трое его помощников.