Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

Наверное, прошло много времени; его разбудил капрал, пришедший с докладом. Сержант протер глаза, набрякшие, мутные со сна. Видимо, он проспал несколько часов — яростное полуденное солнце накалило грязные стены и крышу сарая. Сержант с трудом вспомнил, что происходит или должно происходить. Он словно бы спрятался в сон, пока там делают это. И вдруг испугался: мало ли что могло случиться, а потом начальство обвинит его в небрежном выполнении приказа, почему, скажут, сам лично не участвовал в уничтожении пленных. Сержант быстро сел, ухватясь руками за веревки.

— Что случилось? — спросил сердито.

— Ничего, сержант, — прошелестел капрал. — Осталось всего несколько человек. Много с ними возни, знаете ли.

— Никчемный народ. Надо было мне самому пойти, показать вам, как это делается. Если бы я пошел, будьте уверены, мы бы уже давно кончили. В чем дело? Струсили вы, что ли?

Капрал молчал.

— Ну, о чем вы пришли доложить?

Капрал глядел испуганно, не решался заговорить. Сержант Тунапуй совсем разозлился:

— Говорите же, что там такое, дубина!

— Дело в том, сержант… вот что… там один пленный… он вроде как не враг.

— Вроде не враг? Как же вы это узнали? Вы что, верите всему, что они говорят?

Сержант закипал все больше, досада переполняла душу. Ни на что не годятся, простого приказа выполнить не могут.

— Он ничего не говорит, сержант. Он немой.

Сержант взорвался в бешенстве:

— Возятся с каким-то немым. Останавливают казнь, беспокоят меня. Говорили вы с этим немым?

— Не сердитесь, сержант. Он знаками показывает, просит, чтоб его не убивали, отвечает на наши вопросы. Мы все, то есть я или, вернее, мы думаем, может… может, он не враг. Позвольте мы его приведем, сержант, вы сами посмотрите.

Сержант хотел было приказать без лишних разговоров зарезать немого, но взгляд капрала, печальный, робкий, заставил его поколебаться.

В конце концов ничего не изменится, если он поглядит на этого человека, в любом случае времени хватит, можно потом приказать убить его.

— Приведите его ко мне, — приказал сержант коротко.

Капрал вышел и через некоторое время вернулся вместе с конвойными, которые вели пленного. Сержант молча, внимательно стал его разглядывать. Молодой, белокожий, бледный, среднего роста, растрепанные отросшие волосы и борода — темные с красноватым отливом. Босой, голый до пояса, в изодранных брюках. Сержант поглядел на ноги пленного. У людей, привыкших ходить босиком, ноги загрубевшие, в трещинах, у этого же — ничего похожего.

— По всему видно, что ты из консерваторов, — сказал сержант недоверчиво. — Ну-ка покажи руки.

Пленный робко протянул руки. Грязные, запущенные, с короткими потрескавшимися черными ногтями. И все-таки руки показались сержанту недостаточно грубыми. Не похожи они на руки крестьянина или солдата.

— Такие руки мне не нравятся, — сержант глянул подозрительно и вдруг с силой ударил пленного по рукам. Тот ответил печальным взглядом. — Ты солдат? — спросил сержант.

Пленный затряс головой, отрицая, хрипло замычал.

Сержант Тунапуй не умел читать, но решил, что, если пленный умеет писать, кто-нибудь из офицеров прочитает его ответы, и тогда кончится вся эта непривычная возня.

— Писать умеешь?

Пленный снова отчаянно затряс головой.

— Ты с каких пор немой?

Тот знаками стал показывать, что давно, с детства.

— Подойди-ка, надо рот посмотреть. — Пленный приблизился к гамаку, наклонился с открытым ртом над сержантом. Язык и гортань казались нормальными, но сержант больше глядел ему в глаза. Глаза были карие, широко открытые, взгляд пристальный и тоскливый.

Пленный выпрямился, сержант некоторое время молчал, глядел на солдат, тех, что привели пленного, и на других, что сошлись, привлеченные любопытной сценой; невозможно было понять, чего хотят эти люди. Все они глядели на него, ждали его решения, и сержант задумался. Сержант Тунапуй любил ясность, история с немым казалась ему слишком сложной. Ну как выяснить, враг этот человек или не враг? По виду больше похож на консерватора, но сержант знавал и инсургентов с такой внешностью. Не раз видел сержант Тунапуй, как люди умирали, да и сам убивал не раз, так что возможность среди сотен врагов убить одного человека зря не так уж его пугала. В глубине души он предпочел бы убить одного невинного, раз уж не удается никак установить, кто он такой, чем по глупости поддаться обману хитрого врага. Ведь врага-то распознать трудно. У собак, что стерегли стадо, когда сержант пас коз, был нюх, собаки по запаху среди сотни коз узнавали чужую. А у сержанта нюха нет, не может он по запаху отличить врага. Трудно приходится сержанту, глядит он на руки, на ноги, на полные ужаса глаза, на бессловесный рот, на избитое полуголое тело, глядит и не знает, враг перед ним или нет. Если бы пленный мог говорить, все сразу стало бы ясно. Всего несколько слов, и ты знаешь, консерватор перед тобой или не консерватор. Сержант все еще размышляет. Ну а если человек говорить не может, как узнаешь, кто он есть? Послушать бы, как он говорит, сразу бы и понял все. Враг, он говорит по-особому, сержант знает, тут его никому не провести. Ну а руки, ноги, кожа, тело, они у врага такие же, как у всех, никак его не распознаешь.

Совсем запутался сержант, а все оттого, что этот человек немой. Сейчас велел бы ему сказать «апельсин», и сразу все понятно. Да вот не может пленный ни одного слова сказать, только мычит хрипло, словно жалуется или просит о чем-то. И потом, немой, он ведь все равно что ребенок, тоже говорить не умеет. Хоть и взрослый он и сильный, а все равно будто дитя малое, говорить-то не может. Убить человека — пустяк, даже и ни за что ни про что, а вот немого убить трудно. Тяжко как-то. Рука не поднимается, словно и впрямь ребенка убить собираешься.

Вдруг лицо сержанта прояснилось. Надо спросить, откуда пленный родом, тогда все и решится. Есть приказ креолам помилование, даже если все время в армии консерваторов служили.

— Ты откуда? — почти закричал сержант.

Пленный показал рукой вдаль, на юго-запад, туда, за горы, что высились позади крепости.

— Из долины Баринас?

Немой отрицательно покачал головой, мыча, тыкал куда-то рукою. Сержант в волнении, быстро, одно за другим перечислял названия разных мест, но немой каждый раз отрицательно качал головой.

— Из Баркисимето?

Еще дальше. Немой обрисовал руками долину высоко в горах.

— Из Трухильо?

Нет, не так далеко. Ближе. Наверное, из какой-нибудь деревни в отрогах горного хребта, где толпятся вокруг часовни домишки.

— Есть у нас кто-нибудь из тех мест? — спросил сержант.

Выступил вперед солдат родом из Умокарос. Сержант велел расспросить о местах, о людях, там известных.