Артуро Пьетри - Дождь: рассказы

— Чем могу служить? — все-таки спросил дон Лопе, слезая с седла.

Сомнений нет — начальник похож на мула. Дон Лопе погиб. Никто не спасет его.

— Мы за вами, дон Лопе, на дознание.

Мул говорил человечьим голосом.

— На дознание? Меня?

— Да, вас.

— Дознание… Какое?

— Не знаю. Я только выполняю приказ. Там скажут. Пошли.

Дон Лопе знал, что его ожидает. Ничего они не станут у него спрашивать. Отведут прямо в тюрьму. Сорвут одежду. Бросят в камеру. Все давно известно.

Дон Лопе опустил голову. Покорный, обессиленный, подошел к агентам. И вдруг, охваченный внезапным ужасом, оглянулся. Мула во дворе не было. Дон Лопе пошатнулся, стал падать, агенты его подхватили…

Сержант шагал по верху стены, отвесно спускавшейся в море. Всякий раз, когда волна разбивалась о стену, доносился глухой грохот и вздымалось облако соленого пронизывающего тумана, мутившее чистое, прозрачное утро.

От самых кокосовых пальм на берегу расстилалось до горизонта открытое необъятное море. С одной стороны едва вырисовывались у пристани две шхуны, над которыми бился по ветру желтый флаг инсургентов, такой же, какой развевался над крепостью, омываемой прозрачной волной ветра, что разбивалась, как и морская, о высокий склон горы, поднимавшейся за городком. Сержант был мал ростом, крепок, из-под пестрого платка, которым он повязал голову, падали на лоб глянцевитые гладкие волосы; сержант встряхивал головой — волосы спускались на прищуренные спокойные проницательные глаза. На боку у сержанта висела сабля, тащилась за ним, позванивая по камням.

Часовой, шагавший навстречу, вытянулся по стойке «смирно».

— Сержант Тунапуй, все в порядке.

Сержант откозырял — будто резко ударил себя по лбу, зашагал дальше. Для солдата все в порядке, ничего нового, ну а для сержанта новость имеется, и весьма серьезная. Такая необычайная и важная, что сержант всячески оттягивает выполнение полученного приказа. Вся крепость, все, кто в ней есть, люди, которые просыпаются сейчас от сладкого сна, вступают в туманное утро, содрогнутся, шарахнутся в испуге, как стадо козлят, когда начинается гроза и гремит первый гром. Сержант Тунапуй пас раньше коз, ходил следом за остро пахнущей блеющей отарой; тогда и научился он молчать и криком или ударами подчинять себе стадо. Но это было давно, до войны, в те времена ни один человек в его деревне, что раскинулась в далекой долине, ничего не знал про другую жизнь, и дни тянулись будто века. А после дни стали быстрыми, пестрыми, как птицы, щебечущие на ветках эритрины. Ни один не походил на другой, и все были полны событиями, переменами, дальними дорогами и страхом смерти.

Теперь сержант шел над двором тюрьмы. Остановился и какое-то время — ему показалось, что долго, — смотрел сверху на пленных. Во дворе под солнцем и в темных дырах камер топтались люди, как козы в загоне. Лечь было негде. На некоторых виднелись еще остатки мундиров. Большинство же — полуголые, в изношенных, выцветших, обвисших штанах. Пахли эти люди не так резко, как козы, от них шел мягкий липкий запах детства, запах потной одежды; и еще шел снизу глухой гул — храп, бормотанье, молитвы.

Пленных было немало, но в тесном дворе казалось, будто их еще больше. Маленькие глазки сержанта глядели жестко, на всех сразу, не останавливались ни на ком в отдельности. Рот его наполнился горькой слюной, и сержант сплюнул: эти все, что внизу, — консерваторы, дьяволы в красном, солдаты короля. Сержанту не раз приходилось иметь с ними дело, он помнит короткие жестокие схватки, треск ружейных выстрелов, бешеную скачку. Помнит, как падали, раненые или убитые, шедшие рядом товарищи, как сами враги тоже падали мертвыми в пыль, раскинув руки. Будьте вы прокляты, подлые враги! Сколько деревень превратили они в пепелища, сколько раз видел сержант грифов, круживших над полями, по которым прошли консерваторы. Из страны, где правит король, приплыли они на больших кораблях, одетые в красные мундиры, в высоких шапках, поблескивая штыками, они пришли убивать и мучить бедных людей. Чтобы бедные люди жили спокойно в своих деревнях, трудились на своих участках, пасли свои стада, надо перебить врагов всех до одного.

Сержант видел врагов вблизи только в бою и еще — пленных. От жары они все красные, будто сырое мясо, и речь у них другая, не так говорят добрые люди в наших краях. Слова шипят и шуршат у них в глотке как змеи в лесу, когда близится пожар.

Один майор научил сержанта узнавать врагов, когда они пытаются притвориться своими. Стоит лишь приказать произнести слово «апельсин», и сразу все ясно. От свистящего змеиного звука «с» слово становится совсем другим, не похожим на то круглое, нежное, которым у нас называют золотой плод, переполненный соком.

Это — консерваторы. Это — враги. Война идет уже много лет, потому что никак не удавалось покончить с ними, но теперь уже скоро конец, мы их всех уничтожим, не оставим в живых ни одного, и тогда люди в долинах, в деревнях заживут спокойно, не будут прислушиваться к выстрелам и к конскому топоту, в страхе ожидая появления всадников с копьями.

Очень важную новость узнал сержант Тунапуй. Только что привез ему гонец приказ. Сержант выслушал его не мигая. Организовать два отряда для уничтожения пленных.

— Всех?

— Всех, — сухо отвечал офицер.

— И тех, которые в больнице, тоже?

— Тоже.

Сержант не то чтобы испугался, но все же на миг застыл и не отвечал ничего.

— Приказ выполнять немедленно. Война идет смертельная, с врагами надо покончить. Выводить по десятку во двор, где уборные, всех зарезать. Пороха не тратить ни в коем случае.

Сержант пришел наконец в себя, вытянулся, повернулся налево кругом и не спеша зашагал по стене; а после остановился и стал смотреть на толпу пленных во дворе. Все казалось спокойным: море, крепость, гора, но все сразу изменится, как только он передаст приказ, что вертится у него на языке.

Подозвал ординарца, приказал сухо:

— Собрать два отряда во дворе, где уборные. Выбрать людей, умеющих действовать ножом. Тех, кому приходилось забивать скот. Выдать каждому по ножу. Ножи хорошо наточить.

Ординарец побежал выполнять приказ; сержант вернулся к себе; больше он не смотрел на пленных. Спустился по боковой лестнице; в сарае лежал в гамаке человек. Поднялся, услышав голос сержанта.

— Капрал, выводите пленных по десятку во двор, где уборные. Там собраны два отряда, будут их резать. Когда покончите с этими, выведите тех, что в больнице. Не оставлять в живых ни одного врага. Если будет что новое, доложите.

Капрал отправился выполнять приказ, а сержант улегся в гамак. Потянулся, закинул руки за голову. Напрягая слух, пытался расслышать сквозь густой гул прибоя хоть один крик, или стон, или звук падающего тела, ничего не было слышно, но сержант знал, что смерть мечется сейчас по заднему двору.