Ляман Багирова - Смородинка (сборник)

И вот твой сын женился. На девушке другой нации. Чего ты только не делала, чтобы не допустить этого брака, а потом от всей души желала и надеялась, чтобы он распался. И, когда сын твой, утомленный всеми распрями и нервотрепками, попросил тебя не беспокоить его и семью, что ты сделала? Кричала, проклинала невестку, вопила, что она у тебя сына отняла, что заколдовала его, что хочет твоей смерти. И даже в глубине души желала, чтобы у невестки случился выкидыш, а потом, когда родилась внучка, вначале не захотела ее видеть, а потом говорила, чтобы ребенка дали тебе, ты воспитаешь его, лишь бы твой сын развелся.

Адель молчала потрясенная. Бог продолжал, не сводя глаз с поляны. Адель был виден только его профиль, и лоб с залысинами.

— Твоей дочери уже тридцать шесть лет. Она до сих пор не может ступить шагу, не посоветовавшись с тобой. Ты мечтаешь, чтобы она вышла замуж, но втайне жутко боишься этого. Не бойся, чтобы выйти замуж, надо сначала хотя бы понравиться, но бедная девочка даже не чувствует, как это можно сделать.

— Ее очень ценят и уважают на работе, знакомые и подруги, — вступилась за дочь Адель.

— Да, ее ценят, но больше не приглашают на вечеринки и праздники, потому что с ней невозможно рассмеяться и расслабиться. Ее любят подруги, это — правда, но потому что она не составляет им конкуренции. Она для них безопасна.

Адель собралась с силами:

— Мне вниз? — еле слышно спросила она.

— Не знаю, — был ответ.

— Я думала, вы знаете все, потому что…

— Потому что я — Бог? Именно поэтому я не могу судить. Я ведь знаю о тебе все, все. Знаю, как в детстве ты притащила домой больного котенка, которого обижали во дворе дети, и решила оставить его у себя. Твоя мама воспротивилась этому, и ты целый час проплакала в подъезде, а потом постелила на площадке подстилку и кормила котенка молоком из соски.

— Он куда-то делся, — вспомнила Адель.

— Он ушел умирать. Не захотел расстраивать тебя своей смертью. А помнишь, как в школе ты почти за всех писала сочинения?

— Нет, — искренне ответила женщина.

— А, когда ты не поступила с первого раза в институт, потому что помогала беременной абитуриентке и тебя выгнали с экзамена, помнишь?

Адель смутно припомнила беременную, с огромным животом и глазами навыкате абитуриентку. Глаза у нее были водянистые, и такие умоляющие, что Адель стала подсказывать ей все, что знала.

— А помнишь, как ты купила какой-то старушке килограмм мяса? У нее не хватало денег, и мясник ворчал, что таким как она мяса вообще не полагается.

Адель поднапряглась, но не смогла вспомнить никакой старушки.

Бог продолжал невозмутимо:

— А еще ты не сдала подругу, когда той грозило отчисление из института за аморальное поведение. Помнишь собрание?..

Адель, конечно, помнила то злополучное собрание, когда красавицу Марьям собирались отчислить, за то, что она встречалась с женатым. Особенно усердствовали в обвинениях комсорг, профорг и секретарь парторганизации. Они требовали, чтобы Адель подтвердила факт преступной связи, но Адель говорила, что ничего не знает и не может утверждать достоверно. На самом деле, Адель все знала, но ничего не сказала.

— Я бы никогда ее не выдала, — приободрилась Адель.

— Этого ты знать не можешь, — мягко поправил Бог. — Тебе ничем не угрожали и особо не брали за горло. Но, тем не менее, факт есть факт, ты, действительно, ее не выдала. Знаешь, где она сейчас? В Бельгии, замужем за бельгийцем. У них собственный ресторан. Дела идут ни шатко, ни валко, но вполне сносно. У них двое детей и шестеро внуков. В прошлом году муж умер. Она очень располнела, и когда смеется, глаза превращаются в щелочки. Она любит кофе с лимоном и шоколад.

Адель вспомнила пышногрудую, с осиной талией Марьям и вздохнула.

— Ты была отменной хозяйкой, очень гостеприимной, щедрой на руку, — продолжал Бог. — Ты расцветала, если кто-то хвалил твою стряпню или спрашивал рецепт.

Адель вспомнила, что муж никогда не хвалил ее за еду и насупилась.

— Но он никогда не ел без тебя, — ответил Бог. — Ты ведь об этом сейчас подумала? — Помнишь, если он шел к кому-то в гости, то приходил практически голодным и набрасывался на то, что приготовила ты?

Адель вспомнила, что ее угрюмый муж действительно предпочитал есть дома, и только то, что приготовила она. Даже у свекрови ел очень мало. Адель недоумевала, как можно приходить из гостей или со свадеб голодным и роптала, что постоянно приходится стоять у плиты без слова благодарности. А, оказывается, вот оно что…

— Значит, я хорошая? — робко спросила она.

— Обыкновенная. Какая есть.

— Вы, Вы… позволите? Если вы говорите, что не можете судить, то тогда…

— Кто судит? Жизнь. Больше никто. Я только могу наложить последний рескрипт, вроде как поставить печать.

Адель собрала всю волю, и приготовилась слушать, но Бог молчал. Молчание затянулось. Внезапно возникла та же женщина в клетчатой юбке и светлой кофте с бантом. Она поманила Адель за собой, и они пошли обратно.

Адель очень хотелось обернуться, но что-то ей подсказывало, что этого делать не надо. Внизу уже не было осьминога в колготках и какая-то женщина в синем халате мыла пол. Провожатая, так же молча, довела Адель до подножия пригорка и тихо толкнула ее в грудь.

— Возвращайся, — едва заметно улыбнулась она.

— А как? А что? Как же? — захлопала глазами Адель. — А как же… Он? — И она в ужасе подняла глаза наверх. Холм был покрыт туманом.

— Ты же с ним поздоровалась, — усмехнулась женщина и медленно стала подниматься наверх.

…Адель очнулась в своей кровати. Дочка с опрокинутым лицом хлопотала вокруг нее. На лбу Адель лежал мокрый коричневый платок, и окно было настежь открыто.

— Что случилось? — спросила Адель. — Ты почему открыла окно? Холодно же.

— Ты еще спрашиваешь, — заплакала дочь. — Ты стонала, хрипела, кричала во сне, потом вообще сознание потеряла. Я не знала что делать, скорую хотела вызывать. Что с тобой было?

— Ничего особенного. Сердце немного.

— Мама, с сердцем не шутят. Так же нельзя.

Адель посмотрела на дочь и впервые увидела, как осунулись и обвисли щеки дочери, а под глазами пролегли старческие морщинки.

— Бедная моя, бедный мой ребенок, — тихо сказала она и погладила дочь по щеке. — Ну, пойдем завтракать. Сейчас встану.

Над городом уверенно вставало туманное зимнее утро, и серый свет его был ласковым как замша, но холодным.

Если я скажу вам, что все это правда, вы мне все равно не поверите. Если я скажу, что это неправда, то тогда зачем я поместила этот рассказ в цикл «Шкатулка памяти»? Поэтому, выберу золотую середину. Все, что здесь написано, действительно было, но было не толькосо мной, а и с моими друзьями и близкими, иных из которых уже нет, а некоторые далече. Их и мои памятные истории легли в основу этого рассказа.