Ляман Багирова - Смородинка (сборник)

— А потом?

— Суп с котом! — Смородинка хрипло рассмеялась. — Попал в аварию на дороге между Копаоником и Дубровником. — Да-да, на той самой, по какой вы ехали. Я эти ваши туристические маршруты как свои пять пальцев знаю.

Я вспомнила жутко утомительный 11-часовой переезд с горного курорта к морскому и ахнула.

— Он один был за рулем?

— Да, надо было продукты в кафе доставить в срок. Он подрабатывал там. Семью же надо было как-то кормить. Я там была официанткой, а он продукты привозил. Заснул за рулем. Врезался в дерево. И машина, и продукты, и сам в лепешку. Ну, я плакала первое время, волком выла, а потом, вой не вой, а жить надо, детей растить. Ну, официанткой работать продолжала, уборщицей тоже, за любую работу бралась. Сейчас уже сын старший подрос, помогает. Когда туристический сезон, легче. Он спасателем на пляже работает. Зимой сложнее, но ничего. Выжила. Ну, всяко бывало…

— Что? — не въехала я.

Смородинка стрельнула на меня глазами.

— Ой, Лилька, какой была, такой и осталась. У тебя кто — сын, дочка?

— Дочка.

— Как она на свет появилась, помнишь? Или этот процесс напрочь выпал из твоей памяти? Я не про роды, а про раньше.

— Что ты хочешь сказать?

— Ой, да не обижайся ради Бога. Я пошутила. Просто у тебя лицо, как у гимназистки, только бантика в косе не хватает. Я ведь женщина, я не могу без этого. Слава Богу, вниманием не обделена.

Я вспомнила мальчишеские ватаги, провожающие Смородинку до дома, ее потертый коричневый портфель, служивший драгоценным трофеем, ее влажный взгляд. Она сидела сейчас напротив меня, потяжелевшая, крутобедрая, кудрявая и взгляд ее источал желание. Им было пропитано пространство маленького кафе, так что щупленький официант-хорват не сводил с нее горящих глаз. Казалось, волны Адриатики и те бьются в берег как-то призывно. Смородинка вздохнула, подавляя приятный зевок.

— Вот так-то, Лилька. А муж у тебя как, ничего? Ну, ты, понимаешь?! — Я еще не успела возмутиться, как она добродушно рассмеялась, прикрывая попорченные зубы:

— Не бойся, не уведу. Я у своих не ворую. Ну, ладно, иди, а то твой благоверный сейчас тревогу по всему отелю поднимет. Женушки под боком-то нет! Давай, давай, ну и я пойду. — Она поднялась, оглаживая юбку. Почти одновременно с нею поднялся какой-то мрачный бычелобый тип в дальнем углу кафе. Щупленький официант потушил глаза и принялся сметать крошки с соседнего столика.

— Смородинка, ну как же так? — пролепетала я. — А, если не дай Бог, заболеешь, или забеременеешь от кого? Ах, да, предохраниться же можно, — вспомнила я.

— Не-а! — задорно протянула она. — Не будет ничего. На торной тропе трава не растет. Да и не люблю я резинки эти.

— Смородинка! — протянула я, пораженная, но та уже вышла из-за стола и направилась к выходу. Потом вдруг резко вернулась и спросила:

— А помнишь:

— Помню, конечно. Лорка.

— Помнишь! — удовлетворенно протянула она. — Вот за что я тебя любила, Лилька, ты много знала непохожего, не того что надо, а то к чему душа лежит. А меня не жалей. Мне моя жизнь нравится. Я вольная. Пока живу — радуюсь. Ну, пока. Завтра увидимся. Она чмокнула меня в щеку, обдав сложным запахом кофе, ванильных сигарет, и еще чего пряного и свежего.

Я уснула почти сразу. Подвалилась к мужу под теплый бочок, подумала, что это счастье и провалилась в сон. Он пробормотал что-то невразумительное и опять уснул. Где-то рядом плескалась Адриатика, и зеленоватый свет от луны лежал на наших простынях.

Назавтра нас словно стадо гогочущих гусей собирали в автобус для экскурсии по старому городу. Это был наш последний день в Дубровнике. На следующий день мы переезжали в другой курортный город. За 12 дней турпоездки надо было все познать и осмотреть. Замешкавшись с вещами, я вдруг увидела ее. Она стояла на террасе кафе. Солнце светило ей в затылок, и оттого над головой ее поднималось медно-рыжее кудрявое сияние. Рядом с нею стояли дети, три мальчика: шестнадцати, тринадцати и десяти лет на вид.

— Ну, бывай! — улыбнулась она. — Может, больше и не увидимся уже. Дочку поцелуй за меня.

— Спасибо! И тебе всего самого доброго. — Я говорила искренно и искренно же перецеловала всех ее детей. Они были непохожи друг на друга. Старший был смугл, черноволос и кареглаз, у среднего были пепельные волосы, бледная кожа и ярко-голубые глаза. Самый младший обладал медно-рыжей шевелюрой и темно-серыми непрозрачными глазами. Они степенно дали себя поцеловать, и отошли в сторону.

— Ага, заметила?! — рассмеялась она. — «Как четыре стороны одного того же света, Я люблю — в том нет вины — Все четыре этих цвета».

— А четвертый-то где? — не удержалась я.

— Как где? Я сама! «Черные глаза — жара». Это же про меня. — И она метнула на меня свой незабываемый взгляд. — Давай, беги. В Старом Граде не забудь зайти в монастырь. Очень красивый, 12 века. Если захочешь, можешь свечку поставить. Ну, пока. — Мы расцеловались, и я помчалась к автобусу.

— Это кто? — спросил муж.

— Так, одна старая знакомая. Замужем здесь, вон дети ее. Случайно вчера встретились. — Тут автобус двинулся, и мы принялись слушать экскурсовода. Тот настоятельно советовал нам посмотреть то направо, то налево на древнейшие исторические памятники.

Храм в Старом Граде, был не столько красивым, сколько величественным. Каменные темные кладки, суровые лики святых, прохладный сумрак внутри. Молодой викарий в очках читал что-то нараспев. Я спросила у него, где можно поставить свечки. Он долго тер лоб, говорил: «Не розумею (не понимаю)». Потом, наконец, уразумел, улыбнулся и показал, где продаются свечи. Я поставила три свечи: за нашу семью, за дочку и за Смородинку. Хотелось для нее счастья!

P.S. Больше мы не увиделись. Судьба ее детей неизвестна. Ее звали София Альбертовна Кариди, в замужестве Панич. Мы звали ее Смородинка…