Сергей Нефедов - Лунная походка

А в городе том сад, всё травы да цветы, гуляют там животные невиданной красы. Один как огнегривый лев… с ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый, – пел, сидя у супермаркета, музыкант с японским синтезатором на коленях. Была осень, облетали, прозрачная синева, вдали…

– Что тебе спеть? – спросил Миша, мы с ним познакомились у певицы, которую заинтересовали мои холсты. Я ему кинул пять шекелей в фуражку. – Да ты чё? Забери, я тебе так, бесплатно сыграю. – Не надо. Бесплатно как-нибудь потом.

И я пошел по бульвару Рехов Гордон, под каштанами которого в голубых ярких комбинезонах несколько девушек в золотых перстнях, браслетах, цепочках, серьгах и пышных прическах мели в ряд, как образцово-показательные дворники на сцене оперы и балета, нимало не заботясь о том, что о них подумают соседи по коммуналке.

– Тут, понимаете, несколько иная специфика, – говорил седой сухощавый старик, затягиваясь сигаретой «Кент», молодой женщине очень приподнятого настроения, которая ему в лицо открыто улыбалась, не скрывая своей радости, что наконец-то выбралась на свою родную ниву, наконец-то можно перед почти, ну чего там, отбросим годков ему этак двадцать, мужчиной пожеманничать своими серебряными бирюльками, которых на ней было, впрочем, как на ватичках (тут родившихся или проживших не менее пяти лет).

– О, я все прекрасно понимаю, – она снова улыбнулась, сощурив понятливые глаза и поправив свободно разложенные по плечам волосы.

– Ну вот и отлично, я и не сомневался, что в вас найду обаятельную, привлекательную и все с полуслова понимающую собеседницу, – старик, работающий, как все на бирже труда, бесплатно, разве что кофе, который он не замедлил отпить, и пенсия, до которой он дотянул-таки, и вот теперь может себе позволить помогать в трудоустройстве репатриантам, удобно расположившись перед туда-сюда двигающимся вентилятором. Следующая очередь была автора этих строк, сидящего тут, ну, в общем-то, не так уж и много часов, ну, дней.

– Так что, дорогая моя, – он похлопал ее ласково рукой по голой руке, – мы с тобой найдем, как говорится, общий язык. Вот телефон, – он написал на бланке, – если там что-то не заладится, позвони, но я думаю, ты им подойдешь. Это же гостиница мирового уровня! А ты знаешь и иврит и инглиш.

– Кен, ес.

– Ну вот и отлично, леитраот.

– Леитраот.

На стройке, где я дежурил ночью, при свете фонарика, когда обходил дом, на меня уставила два свои светящихся глаза здоровенная гиена. Не слишком приятная встреча. Мы постояли, посмотрели друг на друга и разошлись, каждый по своим делам. – Привет!

Она в ответ оскалила грандиозные клыки. – Какие у нас шикарные игрушки!

Ночь воцаряется над континентом. Величие мирозданья. Они смотрят на меня со своей высоты и, не выдерживая, смеясь ссыпаются в спичечный коробок. Я иду с попискивающими звездами с небосклона, им небось в кармане моих брюк удобняк. Владелец антикварной лавки смотрит в открытый на прилавке коробок подозрительно.

– Сколько вы хотите?

– Не меньше двух.

– Тысяч?

– Шутите, миллионов, и в баксах.

Он еще раз взвешивает, кидая на чашечки весов, прикидывает на калькуляторе, при этом одна закатывается под потраченный молью диван, обтянутый ягуаром.

– У меня таких денег нет в наличии, – говорит он, кряхтя и шаря по китайским коврам с обезьянами. Достает, обдувает и, освещенный светом, идущим снизу, от звезды, расплывается в несвойственной ему улыбенции.

– Вот что, вот что, есть у меня, вы ведь писака, верно я говорю?

– А почем вы знаете?

– А вот ведь у вас характерная привычка складывать пальцы, ямочка от усердия.

– Мозоли, что ли?

– Ха-ха-ха, перестаньте! Я хочу предложить вам вот это.

– Ты рехнулся, старик! – так сказал я, уже забирая и захлопывая коробку с величием мирозданья.

– Постойте, постойте, молодой человек, – и он расставил свои ручонки в дверях, на нем, обвисая, пузырилась рубаха в полоску, рукава на старомодных пружинках, штаны на широких подтяжках, редкие волосенки. Я просто взял его под мышки и переставил как лишний предмет, и уже за спиной слышу:

– Вы еще так юны, вам кажется, деньги, женщины, власть вас усладят навеки, но это не так, друг мой, поверьте мне, поглядите на эти стены, ведь тут среди антикварного хлама есть диковинки, которыми не всякий и миллиардер… – тут он сбился. – Я предлагаю вам не простую паркеровскую ручку, с ней можно делать все что угодно, высасывать из нее такие штукенции, ей Богу, закружится голова!

– Послушайте, милейший, а на кой вам вся эта звездная феерия, почему бы вам самим не погреться у камелька воображения, судя по вашим словам, в этой штуке такие шахерезады, аж пальчики оближешь! Не так ли?

– Я уж стар, мне все это не впрок, и подумал я про это, поверьте, еще не вчера. Вам же они ни к чему, вас погубят они, что вам толку от их холодного блеска, вы никогда не пожалеете о том, что приобрели у старого старьевщика с Кинг Хам Елех…

Озверев от дребезжанья со всех сторон: начальства; коллег по работе; филологов, случайно оформленных в подсобный рабочий состав и теперь, чтобы не забыть свои гуманитарные познания, сыпящих эпосом средней части России; тещи, не состоявшейся манекенщицы и артистки кино по причине (количество опустим) беременностей; тестя, бывшего чуть ли не главным бухгалтером, а ныне припахивающего его, зятя, отца двоих дошколят и мужа дочери, чей голос дивен был когда-то, и вот теперь он сливается в унисон с восторженными криками, переходящими в панический вопль, – так вот, повторяем: озверев от этих, можно сказать поверхностно перечисленных выше, и от многих других, сюда не втиснувшихся, причин, наш герой, водрузив на плечи сына, мальчика в панамке, вцепившегося в шевелюру папы, бежит по пологому спуску песчаного, утыканного диким кизилом берега, в сопровождении цепляющихся тож и вопящих как иерихонская труба жены, тещи и дочери (тесть поотстал из-за одышки). Опасенья их мотивированы тем, что нашего героя заносит в разные стороны от принятых на грудь по полкило с тестем, с курицей, разными там синенькими; и – раскинулось море широко, и, гляди, он плюхнется в него, протаранив разный сброд в темных очках, лишь бы нечаянно… Тут-то как назло это и случилось, вкопанная в песок решетчатая кабинка падает вместе с разнагишавшейся данаей, к хору незамедлительно приплюсовавшейся. И там, из бетона, с табельным оружием у стены, что-то такое уже в цейсовский с фильтром бинокль наблюдает в белоглаженной форме сержант, а за его спиной корчатся в судорогах невольного смеха товарищи Брежнев, Черненко, Андропов, конечно, не причастные к цене и качеству тех самых полкило, про которые тесть всегда говорит по принятии: – Не, не та, не та пошла, вот после войны… На что наш герой, таки достигший широкой мечтабельной лазури, куда так хотелось уж несколько лет: – Так ведь, батя, заводы-то товарищ Иосиф Виссарионович откудова? Спец. груз, составили и по двум кольцам Москвы… На что тесть, распрямив травмированную грудь, под нависшими яблоками, прям как персонаж… вот запамятовал, советского фильма: – Много ты знаешь, Андрюша, да мелко плаваешь…