Сергей Нефедов - Лунная походка

– Я устала. – Ну погоди еще немножко. – Можно я сдвину ноги? – Да. – Тогда ты, пожалуйста, помедленней… А тебе так нравится? – Конечно, ведь я тебя люблю. – Ой, ой, ой!

Она всегда переводит в шутку его признания. Остановиться и не смотреть на ее тело, освещенное набирающим силу утренним светом. – Смотри, какие здесь голуби интересные! – Это горлица. – А что, у нас их нет? – Они только на юге. Дорогая, а у тебя получилось? – У меня все получилось, а ты даже не почувствовал. – Почувствуешь тут…

Вечером они поцапались из-за какого-то пустяка. Жанна запустила в него Домбровским, и Петя выскочил на улицу, чтоб сдержаться. Он стоял, курил, когда подошел мужчина с табличкой: «Помогите, я после операции»…

Тетя Люба пришла пригласить их к ужину, когда Жанна уже переоделась, сняв свое, скорее ее обнажающее, белое в красный горох шелковое платье. Дядя Сережа и тетя Люба шипели друг на друга: – Змея! – Тигр, ты тигр! – А ты змея! – Петя услышал из туалета, куда зашел помыть руки. Значит, и у них не все гладко.

Они познакомились на выселках, уже после срока в Гулаге, причем дяде Сереже дали семь лет лишь за неосторожное слово о нашей внешней политике, сказанное в купе поезда. На допросах он падал со стула, поставленного на стол, засыпая от усталости. Но он так и остался горячим коммунистом, и Жанна предупредила Петю ничего лишнего не говорить. Тетя Люба сидела за спекуляцию, пыталась продать оставшиеся от матери вещи: кофточки, шубу, блузки, сапожки. Бабка Жанны наказала им купить в Алма-Ате портвейн «Петрозаводский», и вот теперь они пробовали его. Портвейн имел вкус портвейна в пору воспоминаний, приходящих неожиданно, – установившийся вкус, в детстве мать поила ослабшего от болезни Петю, и у него кружилась голова с двух столовых ложек, зато он засыпал и исчезало, уходило слишком неприятное чувство – мир то сжимается до крошечного размера, то набухает и зависает, грозя раздавить, а то простыня казалась грубой наждачной бумагой, и Петя просыпался от того, что кто-то стонал совсем рядом. Оказывалось, это он сам и стонал.

Дядя Сережа хвастал своей картотекой, о предназначении которой можно было лишь догадываться.

– А что вы еще добавляете в карпа? Какой-то необычный запах, похожий на тмин или мяту…

– Это базилик, я тебе покажу, где он у нас растет. Жанна пригубила вина.

– Да, спасибо, я бы переписала рецепт. Фаршированный карп – фирменное еврейское блюдо.

– Да, я знаю, это меня соседка Ицхаковна научила, вкусно, не правда ли?

– О, да!

– А я вот, Петя, курить бросить не могу. Сколько раз пытался, не получается, а ведь у меня сердце барахлит.

– А вы никотиновую жвачку пробовали?

– А что, есть такая?

– Если у вас нет, то я вышлю.

– Буду весьма благодарен. Что завтра думаете делать?

– Да вот Жанна хочет на базар за синенькими.

– Там кумыс продают, попробуйте. Поначалу отвращение вызывает, но это пока не распробуешь. А когда веселье проймет, ух и хорошая штука! Только поосторожнее, там же градусы, как в пиве.

Дядя Сережа затянулся и, выпуская струю дыма в звездное небо, сказал, показывая вверх:

– А вы, Петя, заметили, какие у нас яркие звезды?

– Да, конечно.

– Тут воздух исключительно чистый.

Это все от нее. Куда бы Петя ни наведывался с Жанной, все менялось до неузнаваемости. Здесь он уже был, но теперь все иначе, и даже одинокие прогулки по аллеям пирамидальных тополей не носили той неотступной безысходности, которая может быть и, действительно, была лишь одной из черт его характера. Стыдясь перед собой, Петя, дожидаясь Жанну, уехавшую на сессию в Ленинград, сбрил у себя волосы на лобке.

– Зачем ты это сделал? – смеялась вернувшаяся Жанна.

Почему, собственно, манкурты? Окончательно спятивший от образованщины спецкор зарозовевшей газетенки с негодованием:

– Как вы смеете не знать о великом В. М. Пескове, о величайшем из великих С. П. Королеве!? «Шаги по росе» не знать – вопиюще, тем более для десятиклассников! С фото плачущей Вали Гагариной, обошедшей мир.

– Кобо Абэ? – Один из десятиклассников: – Не знаю. – Алексей Леонов? – Нет. – Алексей Маресьев? – Нет. – Юрий Любимов? – Он писатель? – Маркес? – Может Маркс? – переспрашивает рядовой медалист. – Илья Глазунов, А. Битов, В. Распутин? – Сексуальный монстр, убил царя. – А. Куросава, Велимир Хлебников, Владимир Солоухин, Уолт Уитмен? – Нет, ребята, это не создатель мультфильмов. – Валерий Чкалов? – Космонавт. – Терешкова? – Советская фигуристка. – Были ли в России Нобелевские лауреаты?

– Ха-ха-ха, конечно, нет!

Мальчики вперемешку с девочками раскованно и независимо:

– Вы нас спрашиваете, кто такие кислотники? Ну, у них кислотная музыка, чтобы оттянуться. Есть такие, которых знают все. Бертеньев вот. Это люди основной тусовки. Тутта Ларсен – многие девочки хотят на нее походить, она такая свободная…

– Ландау, Кантария, Кожедуб, Кузнецов, Зорге? – Ученый, да?

– БАМ? – Что-то знакомое, инофирма.

Целина была в Сибири и на Украине. Памятник Минину и Пожарскому – в честь войны с Наполеоном…

– Сейчас в мейнстриме «Монгол шоу дан» – авторитетная группа. Более чумовые ребята есть – андеграундная группа «Тараканы», слышали?

У клубящейся молодежи своя музыка, кислотники, они идут с баночкой пива в клубы в подвалах – «Свалка», «Ю-ту», «Даймонд». «Тараканы» заслужили своей крутостью уважение Бориса Зосимова. Неужели о нем ничего не слышали? Он на порядок выше Матвиенко и Алибасова. Отец Лены Зосимовой… Я бы хотел быть таким, как Грув, Евгений Рудин – ему за один ремикс десять тысяч долларов платят.

Для него понятны – комбик, эквалайзер, вертушка, залипать.

Спецкор: – Сумеют ли они преодолеть вдалбливаемое им чувство национальной неполноценности, сумеют ли они явить элиту, способную вернуть стране утраченное величие?

Жил один человек. Он жил в доме многоэтажном с мусоропроводом, канализацией, водопроводом, газом и отоплением. В подвале этого дома водились крысы, он сам их видел. Большие, отвратительные, не то что милые шаловливые кролики, так и шныряющие у голубятника возле будки. Он их караулит, то бишь выгуливает по вешней мураве, сидя с другом на стволе поверженного ясеня.

Чердак населяли дикие голуби, и так как человек подкармливал их всю зиму из кормушки, то скоро понял, что все достается одному, самому толстому, насколько вообще это определение применимо к голубю. Впрочем, чего расстраиваться, ведь потомство у него будет явно здоровее, чем у тех, кого он не подпускает к кормушке, даже будучи сытым. И это знакомо.

Фотографии с застигнутыми врасплох домохозяйками сняты в момент развешиванья белья на чердаке. Остановишься, дожидаясь троллейбуса, а на обложке – ветреная юность. Интересный ракурс!..