Дарья Березнева - Когда растает снег

Смотрю на Ромку и вдруг мне начинает казаться, что он оживает, шевелится. Вот он уже спрыгивает с полки, и я отчётливо слышу его противный требовательный голос: «Мама!» Хочу закричать, но не могу: мой язык и тело не слушаются меня. А тем временем ожившая кукла, протягивая ко мне свои резиновые руки и улыбаясь, медленно подходит к столу.

Тогда я вскакиваю со стульчика и с криком: «Мама! Мама! Там Ромка ожил!» бегу на кухню. Взрослые, переглядываясь друг с другом, успокаивают меня, гладят по голове, улыбаются. Они не верят мне, думают, что я всё придумала. А я наверно знаю: это был не сон.

Схватив маму за руку, тащу её в нашу комнату. Сейчас она сама убедится, что я говорю правду. Но Ромка, как ни в чём не бывало, сидит на своей полке рядом с другими игрушками.

Мне обидно, что никто мне не верит, и я отчаянно плачу. Решив, что я боюсь находиться одна в комнате, мама остаётся со мной и мы вместе рисуем картинку. Мне уже не так обидно. Я занята рисованием и перестаю думать о Ромке.

Знойный летний полдень. Старенький двухэтажный дом с облупившейся по фасаду штукатуркой. Это обыкновенный жилой дом, но я привыкла называть его «домом бабы Ани» потому что здесь, на первом этаже, в двухкомнатной квартире, живёт моя старенькая прабабушка и я зову её по-простому «бабой Аней». Она живёт здесь со своей старшей дочерью, а моей крёстной, «бабой Светой».

Мы с соседской девочкой Аней играем во дворе дома бабы Ани. Соседка Аня всего на год старше меня и она моя лучшая подруга. Мы с ней вдвоём катаем на красной кожаной коляске со сломанным верхом куклу Ромку. Лицо Ромки перепачкано пылью, один глаз прикрыт, другой неподвижно смотрит на меня, но я подросла и уже не так боюсь его.

Сейчас к нам с Аней присоединилась Гуля, цыганская девочка из соседнего двора. Её мама работает уборщицей в универмаге недалеко от нас, и Гуля ждёт маму с работы, подолгу играя в нашем дворе. Моя крёстная и прабабушка за что-то не любят Гулю. Они называют её черномазой и не велят мне играть с ней. Крёстная говорит, что она колдунья и может меня сглазить. Поэтому я стараюсь не выходить из дома, когда приходит Гуля. Но сегодня она прибежала неожиданно.

Я смотрю на Гулю, вижу её тёмно-карие, почти чёрные глаза, и мне делается не по себе. Из подсознания всплывает образ страшной цыганки, напугавшей меня когда-то, и я молча отбираю у Гули моего Ромку. Она с обидой поджимает губы, но не отходит от нас.

– Можно и мне с вами? – канючит Гуля.

– Нет, – говорю я и мы с Аней продолжаем игру в дочки матери.

– У нас есть сыночек, теперь нужна дочка, – вдруг говорит мне Аня. – Сбегай в дом и вынеси Алёнку.

Алёнка – старая мамина кукла, одетая в жёлтое невзрачное платье. У Алёнки пластмассовое туловище, белёсые растрёпанные волосы и голубые глаза. Раньше Алёнка отворачивалась от магнитной ложки с манной кашей, потом ложка потерялась и кукла перестала меня интересовать.

Я со всех ног бегу за Алёнкой, но цепляюсь за порог в подъезде и лечу на пол. Коленки сбиты в кровь. На мой крик выбегает испуганная крёстная. Она отчитывает меня и ведёт домой, а я плачу. Плачу не только от того, что мне больно. Просто я знаю, что самое ужасное впереди: сейчас мама будет обрабатывать мне коленки перекисью водорода и зелёнкой. Может, не говорить ей? Но поздно. Баба Света уже докладывает обо всём моей маме, та приносит из ванной медный таз, пузырёк с перекисью и я с ужасом наблюдаю, как на ватку, шипя и пенясь, медленно льётся беловатая жидкость. Я хочу убежать, но мама хватает меня за руку и, силой усадив на кровать, промывает свезённые коленки этой жгучей гадостью. Мне больно. Я кричу, брыкаюсь, пробую вырваться, однако баба Аня и крёстная крепко держат меня с обеих сторон за руки.

– Ты сама виновата, – замечает крёстная. – Не надо было играть с этой ведьмой Гулей. Она тебя сглазила.

Мама говорит:

– Вовсе незачем пугать ребёнка. Никакая Гуля не ведьма. Это всего-навсего совпадение.

Несмотря на слова мамы, я долго не могу успокоиться. В моих слезах ещё не утихшая боль, обида и страх перед неведомой опасностью. Теперь я на собственном опыте убедилась, что Гуля – злая колдунья и мне надо избегать её.

Я стою у окна в маленькой комнате и с бьющимся сердцем смотрю во двор дома. Там как раз напротив моего окна играют в мяч двое соседских мальчиков – Стас и Лёша. Оба высокие, намного выше меня ростом и старше, оба красавцы. Но только у Лёши густые каштановые волосы и янтарно-карие глаза, а Стасик голубоглазый блондин. Они оба смеются надо мной, задирают меня, дразнят. Но Стас мне нравится. Очень. Моя ба шутит, что я влюбилась. Когда слышу это слово, мне почему-то становится стыдно, и я краснею, начинаю отнекиваться. А сама понимаю, что бабушка права. Наверное, именно это чувство называется любовью. Когда стыдно, страшно и одновременно так сладко на душе! Видишь его и забываешь обо всём на свете. Ведь Стас такой красивый! Рослый, статный, похож на сказочного принца. Эх, поскорей бы стать взрослой! Вот вырасту и обязательно мы со Стасиком поженимся. Интересно, сколько ещё должно пройти лет, чтобы я стала невестой? Начинаю считать. Сейчас мне шесть, в следующем году будет семь, потом восемь, потом девять, а потом…

– Внученька!

Счёт неожиданно прерван. Я вздрагиваю, оборачиваюсь. В дверях стоит баба Аня и, лукаво сощурившись, смотрит на меня поверх очков.

– Опять на Стаса заглядываешься? – спрашивает шутливо, а лицо всё лучится добрыми морщинами и улыбкой. Ба застигла меня врасплох и заставляет краснеть. Не глядя на бабушку я отхожу от окна и спешу выйти из комнаты. Ну, скажите на милость, разве за любовь должно быть стыдно?!

Жаркое лето. На дворе июль месяц. Мы с бабой Аней стоим у подъезда и горячо спорим. За моей спиной моя соседка Аня и теперь ба на её стороне. Дело в том, что я взяла у Аньки куклу – поиграть. Хорошенькая такая куколка, под Барби сделана, но дешевле. Мать Ани не может позволить себе купить дочке настоящую Барби. Так вот, куколка, наверно, куплена в газетном киоске и стоит какие-нибудь копейки, но волосы, эти длинные золотистые волосы! Такой куклы у меня ещё не было. Я взяла поиграть её и не отдаю, говорю, что возьму себе на время. А Анька уцепилась за неё: «Отдай, отдай!» Надоела! Позвала зачем-то мою бабушку, чтобы она нас рассудила. А у меня ба хотя и добрая, но справедливая. Когда узнала, в чём дело, из-за чего мы шум под окном подняли, вышла из дома с моей любимой Барби, Надей. Мне очень дорога эта кукла во-первых потому, что она красивая: в цветастом купальнике, серёжках и с золотой раковиной на шее вместо ожерелья, а во-вторых потому, что её подарила мне мама. И, само собой разумеется, моя Надя ни с какой другой куклой в сравнение не идёт. А тут ба грозится отдать мою куклу противной Аньке!