Дарья Березнева - Когда растает снег

На сегодняшнем утреннем богослужении после литургии отец Сергий, наш духовный наставник, говорил проповедь о пользе послушания и смирения. Отца Сергия я знаю ещё со школы – он преподавал у нас в классах Закон Божий. Это седенький благообразный старец с тёплыми улыбающимися глазами, он похож на одного из тех ветхозаветных старцев, каких принято изображать на иконах. У него плавные медленные жесты и речь тоже медленная, размеренная. Но когда он начинает что-то рассказывать, невольно заслушиваешься, пропускаешь через себя каждое его слово. Я заметила, что все люди внимательно слушали нашего батюшку, подавшись вперёд к самому амвону. Эта воскресная проповедь начиналась евангельскими словами: «Блаженны кроткие сердцем, ибо они Бога узрят». Однажды и я увидела в небе Христа. Он возлежал на облаке в белых воздушных одеждах, улыбался и благословлял меня. Но я никогда не рассказывала об этом видении, даже матушке Серафиме, а от неё у меня секретов нет. Эту великую тайну я могла бы поверить только бабушке.

Окончив проповедь, отец Сергий всем давал целовать крест. В храме у нас душно, на дворе жара, солнышко припекает, стоишь из последних сил, а когда приложишься ко кресту, сразу легче становится, и откуда только силы берутся!

Сегодня к нам приехали родители Агаты, на этот раз не одни, а с молодым человеком, выбранным ей в мужья. Все трое пришли к концу литургии. Мать с отцом поджидали дочь у дверей храма, а чуть поодаль от них стоял рослый парень лет двадцати и, не зная чем себя занять, играл с камешком – ловко подбрасывал его вверх правой рукой, а ловил левой.

Клавдия Михайловна, мама Агаты, совсем не похожа на свою дочь – это низкорослая, полная женщина с крашеными огненно-рыжими волосами и блеклыми голубыми глазами, а отец Агаты высокий, статный мужчина в возрасте, что особенно заметно по уставшему, печальному взгляду серых глаз и лёгкой седине на висках и в бороде.

Едва завидев Агату, мать бросилась ей навстречу и, плача от радости, обняла и расцеловала её, тогда как отец вёл себя более сдержанно: он поприветствовал дочь, крепко обняв её и прижав к груди. Подошёл молодой человек, поздоровался, представился: Андрей. Я заметила, что он немного оробел. Видимо, парень не знал, о чём можно говорить с такой несовременной девушкой в длиннополой невзрачной одежде послушницы, не мог найти подходящую тему для разговора, чтобы поддержать знакомство. Агата поначалу тоже смущалась, краснела, стояла потупившись, боясь поднять глаза на постороннего мужчину. Но тут на помощь пришла Клавдия Михайловна, посыпались вопросы: как она? Чем занимается? Хорошо ли ей здесь живётся? Не пора ли вернуться домой? Агата побледнела, но постаралась скрыть охватившее её волнение, спросив мать, всё ли у них в семье благополучно? Однако в трапезной, за чашкой чая, Клавдия Михайловна повторила свой вопрос и, не дождавшись ответа, выложила всё начистоту. Цель их приезда – забрать дочь из монастыря. Завтра Андрей, её жених, приедет за ней, а пока что она должна собрать свои вещи и приготовиться к отъезду.

Агата сидела ни жива ни мертва. Она держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться. Зная смиренный нрав своей подруги, я поняла: никогда она не посмеет признаться матери, что хотела принять постриг, безропотно покорится родительской воле как Божьей. Мне это было бы не по силам, я не смогла бы, как сестра Агата, сдаться без борьбы. Хотя, наверное, это и правильно, ведь послушание – высшая ступень добродетели. Трудно, очень трудно человеку полностью отсечь свою волю, смириться перед Богом. А поскольку наша воля, нередко приводящая к самоуправству, – проявление бесовской гордости, надо сперва избавиться от этой губительной страсти. Именно поэтому в монастыре у каждого своё послушание, например, на клиросе, в просфорне, на монастырском подворье, в пошивочной мастерской… Послушание избавляет нас от гордости, учит смирению. Как сказал на проповеди отец Сергий: «От послушания рождается смирение, от смирения же бесстрастие».

Сейчас уже за полночь. Смотрю в окно своей кельи и вижу ночное синее небо, сплошь затянутое туманом, а сквозь него силятся пробиться звёздочки. Неверное, это сделал враг рода человеческого, чтобы ангелы из своих окошечек-звёзд не видели людей, чтобы молитва наша не долетела до Бога. Туман повсюду. Он укрывает, словно погребальным саваном, наш монастырский дворик, стелется по полям и равнинам. Неясно чернеющая вдали зубчатая кромка леса сливается с небом, очертания предметов стираются и всё теряется в туманной мгле…

Ещё с ночи зарядил частый дождь, предвестник разлуки, а вечером уехала от нас сестра Агата. Мы провожали её до ворот. Никогда не забуду, как она плакала, прощаясь с нами. Ей было жаль расставаться с тихой монастырской жизнью, не хотелось возвращаться в мир. Мне запомнилось лицо Агаты, сегодня особенно тонкое и бледное, её большие, прозрачные от слёз глаза, дрожащие губы…

Она простилась с каждой из нас, всякий раз кланяясь в пояс и повторяя: «Простите, Христа ради!». А перед матушкой игуменьей опустилась на колени и руку ей в благодарность поцеловала. Когда сестра Агата прощалась со мной, она сняла со своей груди и отдала мне на память маленький кипарисовый крестик из священной Иерусалимской земли, попросив молиться за неё.

Вечерняя трапеза давно кончилась, сёстры разошлись по своим кельям, и теперь читают келейное правило. Одна я не могу собраться с мыслями, сосредоточиться на молитве. Я прижимаю к груди кипарисовый крестик, мой драгоценный подарок, и думаю о том, что сегодня я пережила второе в своей жизни прощание.

Я слышала, что для тех, кто привык душой к уединению, снова окунуться в бурлящий водоворот мирской жизни – равносильно смерти. Но так ли уж плохо будет моей подруге? По крайней мере выйдет замуж, заживёт в кругу семьи… Но что это? Уж не завидую ли я ей? Ведь я сама, сама сделала выбор. Никто меня к этому не принуждал. Я могла бы уйти из монастыря, достигнув совершеннолетия, но куда идти? У меня нет ни дома, ни родных. А при монастыре я выросла, он стал мне вторым домом, так почему же мне было не остаться здесь? И если я теперь о чём-либо жалею, это лишь минутная слабость. Нужно прочесть молитву и всё пройдёт. Бог не оставит меня.

Сегодня четвёртый день моего послушания в трапезной. На место сестры Агаты моей старшей помощницей назначили монахиню Евлалию. Это наша экономка. Суровое, изборождённое морщинами аскетическое лицо, холодный взгляд потухших бесцветных глаз. Говорят, что глаза – зеркало души. Значит, и душа у неё с годами стала такая же холодная. Было время, когда сестра Евлалия горела любовью к Богу и людям, но со временем пыл в её душе угас и там, где раньше пылал огонь, остались лишь потухшие уголья, превратившиеся затем в холодный и серый пепел.