Николай Гарин-Михайловский - В усадьбе помещицы Ярыщевой

– Известно.

– Я сама, ведь, ваш хлеб, да щи только и ем… Не мотущая, не картёжница…

– Спаси, Господь…

– Только что вот внуки… Ну, так ведь, батюшка, и их без образования нельзя оставить… И им ведь расходу больше моего ещё будет.

– Как можно…

– Ну, так вот, батюшка, и сам видишь… У меня же и тихо, спокойно: чтоб вот тебе я сдала землю, а там другому передала, – вон как у панков, – у меня этого нет, батюшка. У меня как в амбаре – всё в сохранности.

– Что говорить! Из-за этого уж, прямо сказать, и платим будто лишки.

– Так не жалей, батюшка, не жалей… Земля моя хорошая, дай тебе Бог засыпаться хлебом от моей земли.

И видя, что крестьянин убеждается, старуха спрашивала:

– Ну, что ж, надумался?

– Да видно… Что же станешь делать?

– Ну и с Богом… А вот, не дай Бог, лихоманка тебя схватит, или живот, – приходи, батюшка… Приходи – безо всякого.

– Спасибо…

– Ну, спасибо, батюшка, и тебе, я за тебя Богу помолюсь… Что тебе день? Ты – день, другой – день, а мне старухе помощь. С миру по нитке – голому рубашка. Я, батюшка, прямо… Мне что таиться? Что было вот наследственного, то ведь и осталось… А от мужа да зятя долги одни остались… Все, батюшка, сплатила, все – до копейки! Внучатам-то, – старуха радостно понижала голос, – чистенькое, как яичко облупленное, достанется именье-то.

– Ну, до увиданья, Наталья Ивановна, – подымался со стула крестьянин.

– Ну, прощай, батюшка, прощай…

Барыня жала руку и провожала гостя.

– Хоть уж дорого, да уважительная, – говорили окружные крестьяне. И если спрашивали их: «что за человек барыня Ярыщева?» – отвечали в один голос: – «Одно слово – не было такой и не будет… Уважительная барыня!»…

А Кирилл Архипович всё подвигался с базара ближе к усадьбе и всё думал. Уже показалась церковь соседнего села Дмитриевского, когда вдруг в его голове мелькнула счастливая мысль. В Дмитриевском он повернул свою невзрачную лошадёнку в ту улицу, где жил староста Матвей Фёдорович, и остановился у ворот просторной в три окна срубленной избы. Изба и все постройки на дворе имели аккуратный вид той зажиточности, при которой как-то само собой хозяин не ленится и гнилое бревно своевременно заменить новым, и свежей соломой крышу укрыть, а то заменить эту опасную крышу и глиняной, которая не вспыхнет, как костёр, от одной случайной искры.

Был праздник, и хозяин избы сбирался в церковь. В ожидании благовеста, староста, в новой синего сукна поддёвке, ходил по двору и заглядывал от нечего делать то в тот, то в другой угол своего двора.

– Ах, здравствуйте, – приветствовал его с своим обычным растерянным видом Кирилл Архипович, появляясь в калитке, – а я ведь к вам.

Матвей Фёдорович видел и сам, что приказчик приехал к нему, и в это мгновение его занимал лишь вопрос: насчёт чего мог бы приехать этот приказчик?

– Заходите, – флегматично пригласил староста.

– А я ведь на лошади.

– Ну, так что? Во двор заезжайте, а то так привязать можно.

– Так привязать, что ль? не уйдёт, чать.

– Куда ей уйти? не рысак.

– Какой рысак!

Кирилл Архипович вернулся к лошади, а за ним вышел на улицу и хозяин. Пока приказчик привязывал лошадь, хозяин неопределённо глядел на его немудрую плетушку, немудрую запряжку, немудрую лошадь.

Кончив, Кирилл Архипович облегчённо произнёс:

– Ах, ну здравствуйте ещё раз…

– Здравствуйте и вы. В избу, что ль, пойдёте?

– В избу, Матвей Фёдорович.

В избе Кирилл Архипович поздоровался с хозяйкой и, присев на лавку, стал беспомощно вытирать пот с своего высокого лба.

– Выйди-ка на часок, – бросил мимоходом хозяин жене, и, когда та вышла, Матвей Фёдорович плотно притворил дверь, подсел к приказчику и прямо подошёл к делу:

– Вы насчёт чего же это?

– Да вот посоветоваться заехал, Матвей Фёдорович… Такое дело, такое дело, что и не придумаю.

И Кирилл Архипович рассказал в чём дело.

– Гм! – пропустил в нос староста.

– Я вот что надумал… Уж Бог с ней с ценой… 12 рублей на базаре просят, ну и мы от людей никуда не денемся. Нынче вот праздник, народ пока свой хлеб не зажал… чать, не зажал.

– Нет, не зажал.

– Чтоб нынче миром бы к нам? Половину денег на руки, а половину до продажи.

– Не сообразишь ведь всех, – нехотя и лениво ответил староста.

– О?

– Мир.

– Да, вот мир разве…

Кирилл Архипович вздохнул и замолчал. Молчал и староста.

– А то нельзя ли как-нибудь, Матвей Фёдорович?

– Да ведь я-то что тут? Главное дело, больно вы уж с вашей барыней работой облагаете: обижаются ведь которые…

– Так ведь, Матвей Фёдорович, против людей и спокой у нас…

– Это так, за это спасибо, а вот лишечки-то: всё будто так…

– По настоящему и сеять-то бы нынешним временем не след, – вильнул Кирилл Архипович.

– Да где уж вам сеять? Тут своя крестьянская работа отбивается…

– Этак, Матвей Фёдорович… Да нет, видно, бросить же надо.

– Ну, там картошку для домашности, а то что ж выкручивать…

– Да я уж и сам не рад, – сокрушённо вздохнул Кирилл Архипович, – главная сила толков нет…

– То-то толков нет, а склоки много…

Староста помолчал и начал другим тоном:

– Вы что нынче за Караульной горой продавать же станете землю?

– Станем.

– То-то… Уросла, чать? Который год в сенокосе теперь лежит она?

– Да что? Никак семь лет.

– Девятый, чать, пошёл?

– Аль девятый?

– Гляди… Лес на амбар когда возили? В тот же год и землю бросили. Считай…

– Так, так.

– То-то… Уросла чать?

– Когда не уросла.

– Глядел я как-то, ехал: щётка пробила… Сдавать станете, и я бы взял десятинку-другую от лесу… от пчельника…

– Так что… Уладь дело, – не постоим, Матвей Фёдорович…

– Я вот что думаю… Церковь нам надо же новить, – рублей сто с миру сойдёт… Если вот присогласить старичков сегодня после обедни. Дескать, половину на руки, а остальную, чтоб вам прямо за мир в церковь внести. До вечера бы и кончили.

Кирилл Архипович даже привскочил.

– Так что? Матвей Фёдорович! А мы бы тебе постарались… Уж прямо так бы за тобой и земля осталась… от пчельника.

– Этак, что ль, попытать, – задумчиво говорил староста, – вот обедня отойдёт, соберём стариков. Так, что ль? Поэтому лошадку заводи во двор… да дай уж овсеца… А мы в церковь… Вернёмся, самоварчик изготовим, – чашечку-другую, поколь сходка сбирается. Овса дать, что ли?

– Овёс-то у нас свой, да вот вышел…

– Дадим…

Лошадь завели во двор, поставили к овсу, и так как раздался уже благовест, то оба, и хозяин, и гость, пошли к обедне.

В прохладной церкви народу собралось немного: дети, обычные старики, старухи, десяток-другой девушек и парней. Отстояли обедню и домой пошли.

– Скоро он, батюшка, нынче повернулся, – сказал приказчик.