Игорь Соколов - Как моя жена изменяла мне (сборник)

Однако, даже не смотря на это, Мария Гавриловна забеременела, и даже заставила бедного Сепова искать себе работу, чтоб в будущем содержать их общих детей. А дело было так. Как-то Мария Гавриловна поглядела на свой живот, и крайне удивилась, как он очень вырос за последнюю неделю.

– Это у тебя, наверное, грыжа! – предположил Сепов, – ты сходи к врачу и полечись!

Мария Гавриловна послушалась Сепова, и пошла к врачу, но в больнице ее осмотрели, просветили все нутро, и сказали, что у нее будет тройня. После такой сверхнеожиданной новости Мария Гавриловна заставила бедного Сепова устроиться на работу. Сепов, конечно, отпирался, как мог, говорил, что у него несварение желудка, головные боли и частые обмороки от подъема даже не слишком тяжелых предметов, но Мария Гавриловна совершенно не понимала шуток.

Стоило ей всего лишь два раза одной рукой подбросить Сепова под потолок, как его болезненное упрямство тут же испарилось, а он сам бросился со всех ног из дома на поиски работы, которую еще совсем недавно по его словам он видел в гробу.

– Без работы не смей возвращаться! – крикнула ему вслед Мария Гавриловна.

Оказавшись в столь тяжком положении, Сепов тут же вспомнил о дедушке. Дедушка Сепова всю свою сознательную жизнь проработал фокусником в цирке, то постоянно извлекая из шляпы голубей и кроликов, то распиливая в фанерном ящике женщину.

Воспоминания детства значительно оживили застывшего в раздумиях Сепова, и он уверенной походкой направился в цирк, ненароком думая, что люди в цирке не столько работают, сколько притворяются работающими людьми. Директор цирка, весьма лысый и загадочный мужчина с пышными черными усами, поразительно напоминающими искусственную щетину от швабры, внимательно выслушал Сепова, а затем, дав ему в руки хлыст, сказал: «Идите и дрессируйте львов!»

– Позвольте, но я не умею! – испугался Сепов.

– Ничего страшного, найдите Ермохину! Она вас чему угодно научит! Ей как раз помощник нужен! – и директор решительно вытолкал Сепова из кабинета.

Сепов хотел, уже было выбросить куда-нибудь хлыст и уйти, но в ту же секунду его схватила за руку такая очаровательная, и такая сногосшибательная блондинка, похожая и фигурой, и прической на куклу Барби, что у Сепова на время отнялся язык.

– Я Ермохина! Я научу тебя всему! Иди за мной! – скомандовала Ермохина, и Сепов, задетый за живое, стремительно последовал за прекрасной дрессировщицей, обуреваемый потоком таких необыкновенных чувств, что совершенно не заметил, как вышел с ней на арену цирка, и под шумные овации возбужденных зрителей зашел за ней в клетку со львами.

Когда все львы недовольно зарычали, почуяв в нем явного полового соперника, Сепов чуть не выбежал из клетки, но Ермохина ему так широко и эротично улыбнулась, что он тут же послушно встал перед ней на четвереньки. После чего она щелкнула кнутом, а львы поспешно стали перескакивать через стоящего на четвереньках Сепова. От страха Сепов весь скукожился, и уже подумал о неминуемой смерти, когда под ним образовалась весьма заметная лужица.

Зрители смеялись до слез, приняв Сепова за клоуна, а лужицу за цирковой фокус. Тогда Сепов заплакал, а зрители с еще большим восторгом зааплодировали ему.

Когда он пытался выйти из цирка, его остановил директор, и решительно увлек за собой в кабинет.

Там он вручил Сепову одну тысячу рублей, и сказал голосом, не терпящим никаких возражений: «Теперь, мой дорогой друг, вы зачислены в штат, и за каждое следующее представление будете иметь штуку!»

– Да, не надо мне ваших штук! – заорал Сепов, но тут в кабинет директора зашла

дрессировщица Ермохина с кнутом и неожиданно так сильно ударила им Сепова по спине, что Сепов с плачем повалился на пол, а Ермохина оголив свои красивые ножки, заставила несчастного Сепова их целовать под безумный хохот директора.

– Ты получишь не штуку, а десять штук! – хохотал до слез директор, обращаясь к

Сепову, который уже совсем ничего не соображал.

– А сейчас ты поцелуешь мое самое великолепное место! – улыбнулась Ермохина,

устрашающе щелкая кнутом, и оголяя то самое место для поцелуев.

– О, Господи, Царица Мать Небесная, прости меня и сохрани! – зарыдал Сепов, а директор от смеха повалился вместе со стулом на пол. На следующий день в кабинет директора цирка ввалилась какая-то здоровенная баба с огромным пузом, и с большущими ручищами, и, назвавшись Марией Гавриловной, подняла директора одной рукой и усадила его на медный абажур люстры, прикрепленный цепями к потолку.

– Это ты мово мужа обидел?! – хмуро спросила она.

– Христом-Богом клянусь, что не я! Это все Ермохина! – завопил директор, у которого от

горящей лампочки стали зажариваться яйца.

– Ну, тадысь, подем, навестим ее! – Мария Гавриловна одной рукой сняла директора с

люстры, и приподняв его за воротник пиджака одним пальцем, понесла его перед собой как игрушку. Директор от ужаса махал руками и ногами, но Мария Гавриловна была неумолима. Множество административных сотрудников цирка выглядывало из своих кабинетов, провожая то любопытными, то пугливыми взглядами своего обезумевшего от ужаса директора.

Дрессировщица Ермохина в это время находилась в состоянии чрезвычайного транса, обнажив свое аппетитное тело и зажмурив от наслаждения глаза, она с неописуемым восторгом ощущала, как ее самое великолепное место лижут послушные львы.

– Ябись через коромысло, вот энто извращенка! – округлила свои глаза Мария Гавриловна,

– значит, эта гадюка и измывалася над моим Сеповым?! – переспросила она для верности директора. Тот охотно кивнул головой и тут же зарылся ею в опилки клетки.

– Ай! Ой! – послышались истошные вопли Ермохиной, однако никто из сотрудников цирка так и не решился зайти в зверинец, поэтому, что там было, никто не знает, а директор рассказывать боится, известно только одно: дрессировщица львов Ермохина больше в цирке не работает, а ее львов сдали в ветлечебницу в виду своей полной профнепригодности. Говорят, что кто-то видел Ермохину в инвалидной коляске и с перекошенной от страха внешностью, но где видел, уточнить не смог.

Сепов с тех пор запил, и Мария Гавриловна больше не принуждает его бросаться на поиски работы, поскольку она свово мужа очень бережет, да и денег у них в полном достатке, поскольку по ночам Мария Гавриловна ходит на станцию разгружать вагоны с углем, и даже на 8-ом месяце своей беременности, и с тремя младенцами в животе, она иной раз возьмет пьяного Сепова на ручки, и носит его целый день по дому как младенца, и тихо напевает: «Спи, мой красавчик, усни!»

По ночам жена плохо спит, ворочается с боку на бок и часто вздыхает. Раза два случилось так, проснулся я и вижу, теплится у темного образа лампада, а жена моя стоит на коленях и молится, крестится очень медленно, задерживая пальцы, сложенные крестным знамением на лбу, на груди и на плечах, а как поднимет голову с распущенными волосами, то слышится мне ее тихий плач, прерывающийся тревожным молитвенным шепотом.